Понятие проблемы акцентирует глубокие противоречия, сопутствующие размышлению о каком-либо феномене. Данное понятие обнажает напряженность рефлексии. С темой проблему сближает отнесенность к содержательной стороне художественного произведения, отделяет от нее – многогранность и полемичность. Она «активна», интенциональна в стремлении стать решенной, на ней в литературе базируются феномены интриги, конфликта, коллизии, перипетии. Не всякие темы способны стать проблемами, но тематизация смерти (выделение этого объекта из ряда других явлений бытия) неизбежно приводит к ее проблематизации, т. е. в силу природы танатологического дискурса тема смерти практически всегда является и проблемой смерти. Хотя определенную роль в этом отождествлении играет и уровень авторского напряжения по отношению к феномену кончины: понятие проблемы в большей степени применительно к художественной танатологии Л. Толстого или И. Бунина, чем Ф. Сологуба, где Танатос предстает преимущественно освобождающей, разрешающей силой.

Все указанные понятия, характеризующие план содержания танатологических элементов, можно охватить словосочетанием «танатологическая семантика» («танатосемантика»)[21]. Данный термин является общим для всех дисциплин, изучающих знаки в культуре, в результатах творчества, и восходит к семиотике как гуманитарной метанауке, терминология которой все чаще применяется и в работах литературоведов.

Недостаток танатологической семантики в том, что при ее изучении вне поля зрения часто остается план выражения знака, репрезентация смысла. Репрезентация – это «придание чувственной воспринимаемости (отсутствующему предмету или концепту) посредством изображения, фигуры, знака и т. д.» [Гинзбург 1998: 6]. Термины «репрезентация смерти» [Pankratz 2005], «изображение смерти» [Климова 2001; Шиманова 2002], «представление смерти» [Andrews 1989] употребляются литературоведами, но редко становятся объектом специального анализа. Формальная сторона знака во многих танатологических работах словно лишь «прислуживает» смыслу, тогда как еще представители русской формальной школы уделяли первоочередное внимание приемам экспликации означаемого, считая их исследование специфической задачей литературоведения.

Как известно, В. Жирмунский, Б. Томашевский, Ю. Тынянов, В. Шкловский и др. реанимировали аристотелевское понятие поэтики, которое и охватило понятие формы произведения, его выразительных средств, композиции, особенностей повествования и пр.: «Задачей поэтики (иначе – теории словесности или литературы) является изучение способов построения литературных произведений» [Томашевский 2003: 22]. В современном словаре «Поэтика» Н. Тамарченко трактует данный термин как «учение о генезисе, сущности, видах и формах словесного художественного творчества», как «систему научных понятий, обоснованную как с философской, так и с лингвистической точек зрения и адекватную своему двойственному предмету – “художественному языку” литературы и произведению, как высказыванию на этом языке» [Поэтика 2008: 182]. Понятие поэтики в дальнейшем по уже известной схеме стало обозначать и раздел литературоведения, и изучаемый им объект.

Напомним, что А. Ханзен-Леве применил этот термин к танатологическим элементам, введя в научный оборот понятие танатопоэтики, другими словами – танатологической поэтики [Hansen-Löve 1993: 121–122]. По аналогии танатологическая поэтика, с одной стороны, изучает способы репрезентации танатологической семантики (танатологические формы), построения танатологических текстов или их фрагментов (танатологическая синтактика), с другой – обозначает совокупность данных способов, т. е. может становиться объектом изучения в литературоведческом исследовании.