. Первооткрывателем данной темы для советского читателя стал академик И. Фролов, посвятивший несколько своих работ проблемам жизни, смерти и бессмертия (см. [Академик Фролов 2001: 422–485]). Например, в книге «Перспективы человека: опыт комплексной постановки проблемы, дискуссии, обобщения» (1983) он пишет о необходимости междисциплинарного, диалектического подхода к феномену смерти: «Чрезвычайно плодотворно, мне кажется, вообще подойти к проблеме смерти не просто “с точки зрения естествознания”, дополненной эмоциональными переживаниями, или с чисто нравственно-философских позиций, пытаясь “снять” эти переживания, а в единстве того и другого, причем с учетом не только личностных переживаний и размышлений по поводу твоей смерти как явления, относящегося именно к тебе самому, но и того, как оно отражается в другом, для которого твоя смерть является чистой рефлексией сознания и эмоций» [Фролов 2008: 280].

Рубеж XX–XXI вв. – период повышенного внимания к танатологии в России, очевидно обусловленный долгим табуированием этой проблематики[7]. Организуется Ассоциация танатологов Санкт-Петербурга (позднее – Санкт-Петербургское общество танатологических исследований), которая занимается изданием альманаха «Фигуры Танатоса» [Фигуры Танатоса 1991; 1992; 1993; 1995; 1998; Помни о смерти 2006]. Переводятся труды зарубежных авторов, публикуются оригинальные работы, в том числе в сборниках [Жизнь. Смерть. Бессмертие 1993; Смерть как феномен культуры 1994; Идея смерти 1999; Проблематика смерти в естественных и гуманитарных науках 2000; Философия о смерти и бессмертии человека 2001; Феномен смерти 2012].

Первые книги по танатологии отличались научно-популярным характером. В работах П. Гуревича [Гуревич П. 1991], А. Лаврина [Лаврин 1991; 1993], С. Рязанцева [Рязанцев 1994а; 19946], В. Голубчика и Н. Тверской [Голубчик 1994] осмысляется опыт зарубежных исследований, клинический, образовательный, философский, психологический, психоаналитический, историко-антропологический и пр. Эту широту танатологических ответвлений подчеркивает С. Рязанцев: «Танатология – наука, изучающая смерть, ее причины, процесс и проявления. (…) Проблема смерти изучается не только медиками и биологами, но и этнографами: погребальные обряды и связанная с ними символика, фольклор и мифология представляют собой важное средство для понимания народных обычаев и традиций. Не чужда эта проблема и для археологов, которые на основе материальных остатков далеких эпох пытаются реконструировать характер погребений и представления древних людей о смерти и загробном мире. Многократно встречались с темой смерти историки литературы. Реальна эта проблема и для философов» [Рязанцев 1994а: 92].

Одной из сфер, где российские исследователи сразу нашли свою нишу, стала русская философская танатология. Большой вклад в осмысление не только этого вопроса, но и сущности танатологии как науки внесла статья К. Исупова «Русская философская танатология» (1994). Автор выделяет четыре волны в развитии учения о смерти: эпоху классического масонства, спиритические дискуссии времен Ф. Достоевского и Н. Федорова, эмигрантская публицистика «серебряного века», современная интеллектуальная ситуация. Философия смерти в России для него – это «философия “ответственного поступания” (М. Бахтин), “трагического историзма” (Г. Флоровский) и личностного самоопределения в мире необратимых действий» [Исупов 1994: 106]. К. Исупов проблематизирует сферу танатологического с эпистемологической точки зрения: «Танатология – это наука без объекта и без специального языка описания, ее терминологический антураж лишен направленной спецификации: слово о смерти есть слово о жизни, выводы строятся вне первоначального логического топоса проблемы, – в плане виталистского умозаключения, в контексте неизбываемой жизненности» [Там же]. О возможности решения данной проблемы – проблемы объекта и языка описания – мы поговорим в следующем параграфе, но заслуга статьи К. Исупова очевидна: он переводит российскую танатологию в другую плоскость, требуя от нее четкого определения объекта и методов изучения, т. е. классических признаков институционализации дисциплины.