Мы заходим в кафе, заказываем настоящий кофе, салаты и рыбу. Она говорит свое имя: Елена, а я почему-то называю себя Станиславом. Мы говорим о кино, потом о лыжах, уличных собаках, прочтенных ею книгах (скука!), не забываем поведать друг другу о своих профессиях и где работаем, и оказывается, что она учительница средних классов. Я спрашиваю ее мнение по поводу вечернего шоу и поднимающейся там темы подростковой жестокости и беременности. Она впервые за пару часов кривит рот, говорит, что в ее школе такого не бывает, главное, как воспитаешь ребенка, каким будешь для него примером, а во всем виноваты нерадивые родители, оставляющие детей без присмотра, вот такие и выходят на улицы за взрослыми развлечениями, не боятся никого, знают о безнаказанности. Но у нее в школе, подчеркивает она, такого не бывает. А я говорю, что в своей школе сталкивался с подобным, и вот совсем недавно спас подростка от избиения. Ее глаза широко раскрываются и рот немного приоткрыт. Она хочет подробностей, и я рассказываю, что расстрелял из травматического пистолета стаю вот таких же, будто с экрана, придурковатых засранцев, а потом проводил спасенного мною парня домой. Лена смотрит на меня с сомнением, а потом громко смеется, обращая на нас внимание официантов и посетителей. Мне приходится смеяться вместе с ней, а вокруг я замечаю взгляды, кто-то тоже смеется. Официант быстро направляется к нам, словно хочет заглушить истерический смех своим уважительным вопросом, не хотим ли мы чего-нибудь еще, пока он собирает наши пустые тарелки, но я, не спрашивая Лены, говорю, чтобы принесли счет, и вытаскиваю девушку на улицу.

На тротуаре она снова серьезна и молчалива. Мы гуляем некоторое время, частенько встречаясь взглядами в разговоре, держимся за руки, и остается только ждать появления сказочных животных, которые начнут петь волшебную романтическую песню, как бы подталкивая нас к первому невинному поцелую возле ее подъезда. Домой она меня, разумеется, не пригласит, потому что не прилично приглашать малознакомых мужчин на первом свидании, как учили родители, и как она будет учить своих дочерей. Поэтому мы чмокаемся, едва касаясь губ, и я улыбаюсь той разомлевшей счастливой улыбкой идиота, провожая Лену взглядом по подъезду, и каждый раз машу рукой, увидев ее в окне очередного по счету этажа.

Она совершенно не похожа на Веронику.

***

Утром на работе я захожу в туалет и замечаю в одной из кабинок на стене над унитазом надпись: мое имя и через дефис мое прозвище. Я даже узнаю почерк, потому как надписями с таким почерком усыпаны все мужские (и даже парочка женских) туалетных комнат в моей старой школе. Под надписью красуются нарисованные мужские гениталии, и мои имя с прозвищем как бы гарцуют на них. Я чувствую возникший внезапно жар в груди, мне нечем дышать, и руки преступно трусливо дрожат, словно при первом появлении Станислава в офисе. Появляется легкое головокружение, и я немного радуюсь одиночеству в этот момент среди десятка кабинок и писсуаров: никто не видит мой страх и нервное состояние, после обнаружения надписи, хотя возможно где-то установлена скрытая камера, и Стас в прямом эфире передает на мониторы компьютеров каждого сотрудника происходящее в туалете. Я умываюсь прохладной водой, потом снова, пока не чувствую себя достаточно спокойно и уверенно, чтобы выйти в коридор и наблюдать преследующие меня везде и всюду ухмылки и насмехающиеся взгляды сослуживцев и слушать долетающие со всех сторон смешки.

Следующую половину дня я как могу, выполняю работу, прячусь от всеобщего шума гогота за музыкой в наушниках и стараюсь не отвлекаться по сторонам. На задворках кабинета у меня нет доступа к картинам проспекта и проходящим мимо офиса девушкам, за которыми я теперь не могу наблюдать. С каждой минутой мне кажется, что у меня поднимается давление, температура, и привычный звук нажатия клавиш теперь стучит по моим вискам. У меня сначала болят, а потом слезятся глаза. Я сменяю музыку в наушниках, ищу что-то успокаивающее, обнадеживающее, но потом все бросаю и иду в кабинет начальника. Там он и Станислав сидят в мягких креслах, курят сигары и громко смеются, что-то обсуждают, а при моем появлении мгновенно замолкают, окутывая тяжелой тишиной. Начальник смотрит куда-то за окно (возможно на проходящих там девушек), спрашивает, что мне нужно, и тут сквозь его плотно сжатые губы просачивается выплеск смеха, но вот он снова полностью владеет собой, смотрит на улыбающегося Станислава и повторяет вопрос. Я прошу отпустить меня домой, срочно, там соседи звонят, что-то с канализацией, и нужно срочно, повторяю, срочно ехать и, кажется, у меня давление высокое, отлежаться бы пару дней.