Отогнав одолевшие, непривычные для него мысли, Петр огляделся. До сумерек оставалось не более часа. Вскоре предстояло искать место для остановки. Сухостоя поблизости он не увидел, но зато рядом располагался молодой ельник, и Петр решил не идти дальше, а заночевать здесь. Именно заночевать, а не просидеть ночь, борясь со сном. За остаток светлого времени дня еще много можно было успеть. Срубив несколько елочек, он лапником соорудил новый настил на каркас шалаша, постель и надежно заделал вход высохшими в тени вековых сосен сосенками. Приготовления были закончены, трудовой настрой спал, и сразу на него обрушилась чудовищная усталость. Расстегнув полушубок, он снял с себя драгоценный пояс, подержал на весу эту манящую и волнующую тяжесть, удивляясь своему раболепию перед ней, и аккуратно положил на еловую подстилку. Его никогда раньше не интересовало богатство, нужды он не испытывал, имел все необходимое, и это его устраивало. Жил, как жили его отец, дед и прадед и еще неведомо сколько поколений до них. Его пугало все новое и непонятное, и только что-то, что сильнее его привычек и сомнений, могло толкнуть на это мероприятие. И этой причиной была женщина, его жена. Это она заставила его действовать на свой страх и риск, обещая взамен свою любовь.

Петр тяжело опустился на импровизированную постель, на ощупь развязал мешок и, вынув кусок вяленого мяса, принялся его жевать. От чрезмерной усталости есть не хотелось. С трудом проглотил жесткий комок и сунул остатки мяса назад в мешок. Хотелось пить, но воды не было. Спускаться к реке он не решился, да и сил уже не было. Придется терпеть до завтра. В шалаше затаилась густая вязкая темнота, только через просветы неплотно заделанного входа проступали сероватые пятна еще не совсем ушедшего дня. Закинув на подстилку ноги, он положил в изголовье мешок и пояс и вытянулся во весь рост. Потревоженная постель отозвалась дурманящим запахом хвои. Он закрыл глаза, и сразу закружилась голова, и он по спирали полетел в бездну.

Ночь окутывала своим темным покрывалом тайгу, неся отдых уставшим, удачу и добычу сильным и смелым, смятение и смертельный ужас слабым. Тайга наполнилась ночными, таинственными звуками. С легким шелестом над шалашом пролетело белое облако полярной совы, шипела где-то поблизости рысь, кто-то издал звонкий, пищащий звук, полный предсмертной тоски. А когда яркая, слегка ущербная луна выплыла из-за высоких сосен в безоблачное небо, тайга огласилась леденящим душу волчьим пением. Что кроется в этой вечной тоске? Необходимость постоянной погони за добычей или ее оплакивание? А может, в ней живут души безвестно сгинувших в тайге охотников и старателей, недоживших, недолюбивших, несостоявшихся. Кто знает…

Петр в эту ночь, укрытый надежным убежищем, спал сном смертельно уставшего человека, и ни один звук не доходил до его сознания. Во сне он продолжал свою работу. Вновь и вновь поднимал из шурфа бадью с грунтом и тащил к речке промывать. Этот сон теперь он видел каждый раз, когда засыпал. В первые ночи ему еще снились дом, жена и маленький сын, позже работа вытеснила из снов и их, но в эту ночь под утро ему приснилась зимняя тайга. Он шел по снегу, сухому и скрипучему, но ноги промокли и замерзли. Его мучил вопрос: почему ноги промокли? Огляделся и тут понял, что, пока он шел, наступила весна и снег лежит только под деревьями. Он отчетливо понимал, что зима в природе – это время отдыха, когда земля готовит силы к весенним родам, а зима в жизни человека – конец пути. Но, если зима сменилась весной, значит, путь не окончен, значит, все начинается сначала. Он легко и весело скользил по оттаявшей земле, не оставляя за собой никаких следов, и вдруг наткнулся на скелет человека, лежащий под разлапистым кедром. Скелет был опоясан его поясом, ткань порвалась, и золото просыпалось на кости таза и позвонки. Петр перевел взгляд на череп. Безгубый рот улыбался. Он очнулся ото сна и резко сел. Сердце бешено колотилось, все его существо было переполнено страхом. Он тяжело и часто дышал. Наконец понял, что это всего лишь сон, что ничто ему не угрожает, и успокоился. Выглянув в щель наружу, он увидел на небе поблекшие звезды и понял, что уже утро. Поднялся на непослушные закоченевшие ноги, разобрал вход и вышел наружу. Вокруг все было белесым, покрытым серебристым инеем. Пахло хвоей и морозом. Петр стал собирать губами холодную изморозь с веток шалаша, пытаясь хоть немного утолить жажду, затем из сосенок, прикрывавших вход в шалаш, развел костерок перед входом, перетащил свою постель поближе и уселся на нее, протянув к огню замерзшие ноги. Не поднимаясь на ноги, дотянулся до мешка, вынул недоеденный кусок мяса, насадил на прутик и стал подогревать на огне. Ноги отогрелись, от сапог пошел парок и запах подпаленной кожи. Петр убрал ноги от огня, оперся спиной о стенку шалаша и погрузился в воспоминания. Сначала он думал о жене и сыне, потом воспоминания захлестнули его, и он уплыл на волнах памяти к истокам того, что привело его в этот шалаш.