Жалимов требовал, чтобы его «личный состав» приходил на эти утренние летучки с записными книжками и ручками. Вначале Лёшка постоянно забывал про это, но вскоре ему попался в универмаге красивый толстенный карандаш, будто облитый по белому фону яркими, разноцветными красками, с толстым красным грифелем, и малюсенькая записная книжка, чуть больше спичечного коробка. На очередных утренних сборах Алексей появился с новыми атрибутами. Полковник долго смотрел поверх очков на новоявленного Полунина, но ничего не сказал при хихикающих сотрудниках. После небольшой политинформации и раздачи патрульных листов Жалимов попросил Алексея остаться. «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!» – вспомнил Лёша продолжение нового (в то время) анекдота про раскрытую ширинку стареющего Мюллера.

Полковник долго смотрел на Алексея исподлобья тяжёлым взглядом, его правая бровь нервно подергивалась. Лёшке стало понятно, что, если бы это происходило в службе автоинспекции, от него бы сейчас не осталось и мокрого места. Однако он был уверен, что здесь бывшему милиционеру так вести себя не получится, и продолжал удерживать на своем лице искусно созданное удивление.

– У меня будет особо секретное задание? – вдруг таинственно спросил он.

– Смотрю я на вас и думаю, может, вам в цирк лучше пойти работать? Я помогу!

– А мне со зверюшками как-то больше в лесу хочется общаться, я ж для этого пять лет учился. А тут в армию угодил. Дайте мне открепление, Владимир Кириллович, пожалуйста, – уже жалобным голосом протянул Лёшка.

– Открепление дать, конечно, можно, только вот ведь его заслужить надо. Давай мы с тобой так договоримся: ты полгода добросовестно трудишься, показываешь пример другим, бросаешь свои цирковые выступления, а я по истечении испытательного срока напишу тебе хорошую характеристику и отпущу на все четыре стороны.

– Так я ж за эти полгода, как птица в клетке, захирею, мне же в тайгу надо, на волю!

– За свою волю люди веками боролись. Так что давай, зарабатывай…

Алексей вышел из кабинета озадаченный, он понял, что начальник оказался вовсе не таким уж глупцом, как ему казалось, и, ежели сразу зацепил его на свой крючок с наживкой, видно, придется ему полгода ходить по струнке.

– Ну что, получил по самые помидоры? – встретил его в коридоре хитро улыбающийся Димка Беленюк.

– Да не то что по самые, но зацепил, конечно, за живое, гадюка! – ответил Лёшка.

С Димой Лёша подружился как-то сразу, с первой встречи у него создалось ощущение, будто он всю жизнь его знал. Он был ровесник Лёшки, а самое главное, человек был открытый и с чувством юмора. Был местным и уже пару лет работал в охотничьем управлении, у него всегда можно было навести справки по состоянию дел на работе и вообще обо всём в городе.

Димка знал многое, и знал это от женщин. Димыч, как звал его Лёша, был страстный бабник. И не то чтоб он не пропускал ни одну юбку, кроме юбок симпатичных, конечно, просто он умел залезть в душу к каждой даме, независимо от возраста, красоты и её душевного состояния. Он, казалось Лешке, знал подход к любой женщине, так как был, по своей сути, дамский угодник, оказывая всем знаки внимания, а это всегда ценила слабая половина. Они любили потрепаться с ним, как с лучшей подругой, в свободное время, иногда забывая про всякие рамки приличия. А Димка часто пользовался этим «по секрету» в служебных и других целях. Высокого роста, с кудрявой темно-русой шевелюрой, серыми, всегда лукавыми, живыми глазами и небольшими юношескими усиками. Большой нос не портил его, а скорее, наоборот, придавал в женском представлении некий шарм. Лёшке же с Димкой было интересно, он получал определенный жизненный опыт в общении с противоположным полом посредством его знакомых женщин и подруг. А подруг у Димыча было несколько, он этим гордился и с юношеским максимализмом хвастался перед друзьями, частенько приглашая их по очереди то к себе на работу, то на коллективные гулянки.