Жизнь в металлическом логове с гремучей крышей казалась очень далекой. Мамино молоко вдруг стало вкуснее и обильнее, а ее дыхание перестало быть зловонным.

– Она набирает вес даже при кормлении, это хорошо, – говорил папа Сэм Аве. – Когда придет пора отучать их от груди, мы стерилизуем ее и найдем ей постоянный дом. – Мама всегда сторонилась папы Сэма, но охотно шла к Аве, которая называла ее Кики.

Меня Ава звала Бейли, и в конце концов до меня дошло, кто я такой: я – Бейли. Пухля был Буддой. У всех моих сородичей появились имена, и мы проводили дни, играя в нашей клетке или во дворе, где росла трава и поднимались высокие деревянные стены.

Никто из моих сестер и братьев не понимал, что нас с Авой связывали особые отношения. Когда она открывала дверь нашей клетки, они бросались к ней всем скопом. Наконец я решил рвануть к двери сразу, как только девочка войдет в комнату, чтобы быть готовым, на случай если она нас выпустит.

Получилось! Она взяла меня на руки, а сородичи остались копошиться возле ее ног, вероятно, изнывая от ревности.

– Ну, Бейли, ты такой шустрый, знаешь, что происходит?

Она несла меня, потому что я был особенным, а сородичи плелись за нами по коридору. Она толкнула дверь и опустила меня на землю, а я прыгнул на Пухлю-Будду.

– Сейчас вернусь! – пропела Ава.

Мы уже были довольно большими, и наши лапы больше не заплетались при беге. Пухля-Будда прыгнул на твердый резиновый мячик, и мы все навалились сверху. Приятно сознавать, что не я один натерпелся от родного братца.

Дверь снова открылась, и вошла Ава с тремя новыми щенками! Она опустила их на землю, и мы все бросились к ним – стали обнюхивать, вилять хвостиками и пытаться схватить друг друга за уши.

Один из щенков, девочка, отличался черной приплюснутой мордочкой и коричневым телом с белыми крапинами на груди, в то время как у двух ее братьев белые отметины были на голове. Шерсть у нее была короткой. Когда мы очутились нос к носу, мне показалось, что все остальные щенки во дворе исчезли, даже когда один из них напал на нас. Когда черноморденькая побежала во двор, я не отставал от нее ни на шаг.

Совместные прогулки щенячьих семейств стали повседневными. Лейси, как ее звала Ава, была примерно моего возраста, мускулистая, но некрупная, с блестящими черными глазами. Мы искали друг друга и вместе играли во дворе с исключительным постоянством. Непонятным для себя образом я чувствовал, что принадлежу больше Лейси, чем Аве. Когда я спал, мы с Лейси боролись в моих снах, а когда бодрствовал, я поднимал нос, одержимый желанием уловить ее запах среди запахов других животных. Единственное, что меня огорчало в той чудесной жизни, – что никто не додумался посадить нас с Лейси в одну клетку.

Когда мама начала пресекать наши настойчивые поползновения в сторону ее груди, папа Сэм поставил мисочки с мягкой едой, которую, по мнению Пухли-Будды, нужно было есть, залезая в нее лапами. Еда внесла такое замечательное разнообразие в нашу жизнь, что я грезил о ней столь же часто, как о Лейси.

Я пришел в большой восторг, когда нас с Лейси наконец-то посадили в одну клетку внутри того, что папа Сэм называл фургоном. Это была высокая металлическая комната с собачьими клетками, поставленными друг на друга, хотя внутри попахивало все тем же таинственным животным. Я не возражал: Ава заметила, как сильно мы с Лейси любим друг друга, и сделала правильный вывод, что нам нужно всегда быть вместе. Лейси перекатилась на спинку, и я прихватил зубами ее челюсть. Живот Лейси покрывала белая шерсть, такая же плотная и короткая, как на спине, тогда как у моих лохматых серых сородичей голова была в основном белая с серыми отметинами между глаз и вокруг морды. Раздумывая об этом, я предположил, что и я, вероятно, выгляжу так же. У Лейси ушки были такими мягкими и теплыми, что, когда я их нежно покусывал, моя челюсть дрожала от любви.