Всё потому, что занимались они в небольшом помещении, которое приходилось делить с другими арендаторами. В какие-то дни здесь ещё били друг дружку смешными деревянными мечами странноватые, не слишком молодые, но подвижные поклонники художественного фехтования. Кружок их именовался «Коготь грифона». Нелепые чёрные балахоны членов этой секты, чем-то напоминающие одежды ниндзя, висели на крючках в углу.

Три раза в неделю, словно бы здесь открывался ещё один исторический портал, в этой же комнате сотрясал здание гулкий барабанный бой и заунывные звуки волынки, под которые шумные почитатели старинного шотландского фольклора, облачившись в юбки и специальные башмаки, неистово колотили чечётку, угрожая обрушением всему спортивному комплексу. Их дипломами, почему-то только за вторые и третьи места, была увешана почти половина малой стены.

Саша открыл дверь и шагнул в темноту большого соседнего зала. Ноги ступили на мягкое ковровое покрытие, выстилавшее там пол и гасившее все звуки. Это помещение было огромным и не имело никаких окон. Однако, если бы даже Саша этого и не знал, необъяснимым восприятием в глухом сумраке всё равно ощущалось это невидимое пространство вокруг, края которого неуловимо терялись по бокам и в высоте.

Дверь сзади него почти сразу захлопнулась, и полумрак превратился в непроглядную тьму. Выключатель находился в дальнем углу. Саша поёжился от тут же возникшей смутной тревоги и волнения, которые были знакомы ему, сколько он себя помнил. Он замешкался, не решаясь сразу двинуться вперёд. Виной этому была окружавшая его тьма. Саша всегда стыдился этого и никогда никому не рассказывал о своей слабости. Дело было в том, что давным-давно, возможно, ещё в детских играх, его напугали темнотой. Детство ушло, а испуг так и остался в сознании навсегда. Страх этот противным холодком вползал в душу, даже если приходилось по домашним делам зайти в кладовку, где почему-то не горела лампочка. Саша злился на себя, ругал и убеждал, но поделать с этим всё равно ничего не получалось. Конечно, будучи взрослым мужчиной, он научился оставаться внешне невозмутимым. Но всё-таки эта проклятая внутренняя дрожь…

С трудом поборов нерешительность, Саша медленно пошёл в темноту. Вытянув перед собой руки, он потихоньку продвигался в противоположный конец зала, мысленно укоряя себя за то, что не захватил телефон. Фонарик, встроенный в нём, сейчас оказался бы как нельзя кстати. Глаза после яркого солнечного света понемногу привыкли к темноте, и размытыми силуэтами различали во мраке массивные квадратные колонны, подпирающие арки, смутно угадывали широкие остовы батутов с натянутой жёсткой сеткой и свисающие с высокого потолка толстые канаты, похожие на гигантских неподвижных змей. Здесь занимались воздушные гимнасты.

Пройдя таким образом довольно большое расстояние и наконец упёршись в стену, он судорожно нащупал щитовую панель, открыл её и торопливо, будто бы от этого сейчас зависела его жизнь, звонко щёлкнул тумблером. В то же мгновение высоко под потолком тускло зажглись огромные, как воздушные белые шары, лампы дневного освещения, начав с каждой секундой разгораться всё ярче и ярче. Чёрный страх, беззвучно хлопнув пастью, тут же пропал, как исчезла и темнота.

На улицу вышли вместе и сразу окунулись из блаженной прохлады коридоров спортивного комплекса в душную пелену распоясавшегося августовского солнца.

Бездонное и совсем по-летнему голубое небо хвасталось чистой красотой. Неподвижная, готовая к увяданию листва, скованная жарой, грустила о ветерке. Воробьи не поделили наполовину высохшую лужу и, потешно нахохлившись, грозно растопырив крылья, прыгали друг на дружку, при этом задиристо чирикая и выясняя так свои птичьи отношения. Горячий асфальт тротуара блестел на солнце, а местами был мягким, как пластилин.