– Вход в нашу сторону, звук смазывается… Ну, я вас доставил – побегу. Устраивайтесь, у них там просто. И не тушуйтесь! – Сержант подтолкнул их в спины, хотя «тушеваться» они уже и не собирались – наступала определенность.

Юноши остались одни. Тушеваться, не тушеваться, а волнение Джек испытывал, и сильное. Как-никак, а там ветераны, как они отнесутся к новичку, да еще неопытному? Да и веселье в землянке отдавало чем-то нехорошим, чем-то…

– Пьют, – вдруг сказал поляк.

– Что? – удивился Джек.

– Самогон, наверное, – пожал плечами Густав. И, видя, что Джек не понял, пояснил: – Там пьют. Наши сослуживцы теперешние. С горя гуляют.

– Откуда знаешь? – недоверчиво спросил Джек. Он сам в жизни не пил ничего, крепче пива. И пьяных видел только издалека.

– Знаю. У меня папаша бухает. Вернее, бухал. Сейчас – не знаю, он сейчас где-то в Гоби.

Джек мысленно плюнул и хотел уже было шагнуть внутрь, но препятствие откинулось, и наружу выскочил непонятно кто. Вопреки прогнозу Густава от него не пахло, и прореагировал он мгновенно:

– Кто такие? – в темноте раздался щелчок пистолета.

– Пополнение, – быстро сказал Джек.

– А-а… Мажняк бибикал. Проходите внутрь, не стойте.

Голос был молодой, но резковатый, командный. Говорил по-английски, но с каким-то странным акцентом. Джек не понимал с каким. Размышляя над этим, Джек все-таки шагнул внутрь…

…И чуть не умер от страха. На него смотрела пылающая алым огнем рожа, похожая на физиономию монстра из приключенческой книжки.

– Проходи, ты чего? – Поляк подтолкнул в спину, и Джек обрел чувство реальности. Ему стало ясно, почему наружу не пробивался свет, когда встретивший их не пойми кто откинул полог. За ним начинался короткий – в два шага – коридорчик, в конце завешенный еще одним пологом.

И на этом пологе светящимися красками кто-то намалевал рожу.

Блиндаж внутри был больше командного, да это и понятно: тут жили десять человек, вдоль стен стояли легкие двухъярусные кровати с отделениями для личных вещей, креплениями для формы, оружия, снаряжения… Но стол, врытый в землю посреди блиндажа, был самодельный. А сиденья складные – без спинок, с натянутым брезентом.

В блиндаже горела переноска. И Джек понял, что Густав не ошибся. Здесь пили. Если бы Джек знал русский получше, он сказал бы точнее: здесь бухали. Стояли и лежали какие-то кувшины, похоже, местные и, конечно, с местным же содержимым. В углу Джек увидел закинутую – наутро дошло до него – упаковку фабричного пива. В конце стола были установлены две большие цветные фотографии, перед которыми виднелись два пластиковых стаканчика, накрытые ломтиками хлеба.

На вошедших никто не обратил внимания, и они могли спокойно – почти спокойно – разглядеть все застолье. Благо так вышло – все сидели удачно, видны были лица.

Худощавый скуластый парень с темно-русой челкой, широко расставив ноги и опустив голову, рвал струны гитары и пел высоким, почти плачущим голосом. Наискось от него сидел, положив на стол кулаки и глядя в стену напротив пьяно-недобрым взглядом, белокурый сержант – он во всей компании выглядел самым старшим, но и ему было не больше девятнадцати-двадцати лет. Роста он, судя по всему, был гигантского – не меньше ста девяноста сантиметров – и сложения не то что атлетического, а просто-напросто эпического.

Через стол, упершись друг в друга лбами и облокотясь на края, замерли плечистый темно-кудрявый атлет и ровесник новичков, тоже темноволосый, но волосы прямые и кожа смуглее. За ними меланхолично грыз стеклянный стакан желтоволосый крепыш с холодными даже по пьяни, бледными глазами – выплевывая окровавленные осколки, он что-то цедил и правой рукой обнимал ревущую худощавую девушку с волосами, собранными в короткий густой «конский хвост».