– Убивают!

Послышался скрип двери балка, кто-то выскочил на крыльцо, и мужской голос заорал:

– Отойди, убивец, сейчас стрелять буду!

Черяга оглянулся. У балка стоял дедок с бородой Санта-Клауса, и в руках его прыгало охотничье ружьишко. Тут бабка изловчилась как следует и пнула Дениса ногой. Вероятней всего, что бабке хотелось угодить в пах, но скрюченные артритом ноги не очень-то подымались, и в результате бабка попала супостату по коленной чашечке. Башмаки у бабки были тяжелые, с твердокаменной подошвой, и Денис, не ожидавший от бабульки такой прыти, вскрикнул – скорее от удивления, чем от боли, и выпустил женщину.

Сама же старушка, тяжко охнув и скрючившись в три погибели, села на землю и принялась причитать:

– Не уйдем! Режь, не уйдем!

Старик прицелился.

– Да вы что, с ума посходили? – заорал Денис, – я к вам спросить заехал!

– Знаем мы, – сурово отвечал старик, – зачем тут разъезжают на джипах!

– Да москвич я! – сказал Денис, – вон, номер у машины московский! Я спросить хотел – вы не знаете, где Лаптюк живет? Дима?

– А тебе он кто? – подозрительно спросил дедок.

– Да кореш, в одну школу ходили.

– Это кто Лаптюк? – спросил дедка бабку.

– А это который с пятого балка был, – сказала она, – феррум-купрум.

– Спекулянт твой Лаптюк, – сурово сказал дедок, – во, даже памятник засрал!

И сурово ткнул пальцем в обставленную лесами статую рабочего.

– Вам помочь? – участливо спросил Денис, наклоняясь к старухе, все еще сидевшей на земле.

– Да я уж сама как-нибудь, – сказала та, но тут же уцепилась птичьей лапкой за протянутую руку Черяги.

– А что случилось? – спросил тот, – чего вы так – с ружьем?

– Дак мы думали, вы из этих, – объяснила старуха, – из рэкета. Дом отбирать.

– А что, отбирали?

– У всех отбирали, – сказал дедок, подходя, – сначала съезжать велели, а потом по домам стали шастать. Грабить людей. Троих таких поймали, а их на следующий день милиция выпустила.

– А потом? – спросил Черяга.

– А потом сгорели балки-то.

– Как сгорели?

– А вот так. Эти, которых поймали, прикатили сюда на джипе, и говорят: ладно, по доброму не понимаете, будем разговаривать по-плохому. А в ту же ночь все и загорелось, с четырех концов. Вон, памятник закоптили, памятник чистить деньги нашлись.

– А пожарные? – спросил Черяга.

– А пожарные часов через пять приехали, – объяснил старик, – им тут долго ехать, до пожарной части пешочком пятнадцать минут, вот они обождали по приказу сверху и приехали. Мы-то у воды стоим рядочком, мы уцелели, а все остальное выгорело, что твой чернобыль.

– Жертвы были?

– Пятеро угорело. Колька Стахов угорел, в лежку пьяный был, а в шестом рядку дите сгорело двухмесячное.

– А компенсацию какую-нибудь выплатили? – спросил Черяга.

– Ага! Пять тыщ в зубы и иди гуляй, покупай себе новый дом. Тем, которые сами уехали, кооператив хоть по десять тыщ платил.

– Какой кооператив?

– Ну, который тут дома эти строит. «Аркос» называется.

– Это не кооператив строит, а банк, – возразила старушка. – Чернореченсксоцбанк.

– Нет кооператив строит, а банк ссуды дает, – со знанием дела сказал дедушка, – вот я бы тоже ссуду взял. Триста тыщ. долларами. Так ведь не дадут, а, парень?

– Не дадут, – сказал Черяга.

Он думал о том, что, возможно, брат его тоже был в числе тех, кто угрожал жителям балков и жег «дите двухмесячное».

– А куда же люди делись? – спросил Черяга.

– А кто куда. Кому квартиру дали, кто в деревню уехал. Кто в Москву сдернул, пять тыщ все-таки, прожить можно!

– Вон, Колька-то Тарасов из Москвы вернулся пешком, – сказала бабка, – на рельсы пошел, а оттуда его погнали: ты, говорят, бомж, нас телевидение приедет снимать, а у тебя одна кроссовка желтая, а другая черная, и обе правые. На рельсах-то хоть кормят, я вчера пошла, настоящей колбасы дали. Я ее уж шесть лет не пробовала-то, этой колбасы. Многие на рельсы ходят, чтобы поесть.