– Всё будет хорошо, – бросил Салах и, подойдя к стойке, положил на неё карточку в пятьдесят истинных денаров, – сдачи не надо.

Аллах не любит расточительных, и он тут же обругал себя за это. Но что делать. Узкая, худая рука Шарифы с узловатыми пальцами сгребла купюру и исчезла, через несколько секунд появилась над стойкой вновь, бросив на неё ключ.

– Если что, я тебя не знаю, – её чуть слезящиеся чёрные глаза ничуть не смягчились после того, как она получила деньги. Как и всегда, впрочем.

– Конечно, – Салах кивнул. – Сюда придёт женщина в синем платье. Зовут Замиль. Пропусти её.

Шарифа молча кивнула.

Заведение Шарифы формально считалось кафе закусочной, хотя все называли его «укромкой». Нет, чашечку скверного кофе и такого же жидкого чая здесь сделать могли, как и разогреть стылую картошку или то, что называлось «кебаб», но не этим зарабатывала на жизнь Шарифа, мрачная, равнодушная ко всему вдова-алжирка. За кухней шёл короткий коридор с тремя комнатками. В этом районе, как и везде, хватало мужчин, которых дома ждала опостылевшая жена, а хотелось свежего мяса. На байт-да’ара работяги обычно раскошелиться не могли, да и не хотели, вот и снимали на час комнатку у Шарифы или в паре других таких же «укромок», разбросанных на соседних улицах. Не то чтобы Салах часто захаживал туда – не было необходимости, но он про неё знал. Мало ли зачем может понадобиться.

Вот и сейчас. Последняя комнатка имела две двери: внутреннюю – в тёмный, освещённый парой мигающих лампочек коридор, и балконную – на противоположную улицу. Конечно, братья Беннани скажут ему, одна ли пришла Замиль, но даже так всегда надо иметь запасной вариант. Аллах наказывает беспечных. И Салах мрачно усмехнулся. Он становится набожнее, чем обычно. Значит опасность ближе.

Замиль всё-таки пришла одна – он знал это, уже когда она подходила к «Куб мин аль-шей». Скорее всего, обратный ход не понадобится, хотя расслабляться не стоит. Короткий, какой-то вкрадчивый стук в дверь.

– Заходи, – отрывисто бросил Салах, и дверь приоткрылась.

Древние жалюзи на окнах рассеивали свет, но даже так его хватало, чтобы рассмотреть пришедшую подробно. Хороша. Не скульптурной красотой Джайды, скорее, какой-то волнующей инородностью. Резко очерченные широкие скулы, полуприщуренные глаза удивительного болотно-зелёного оттенка, крупные нос и рот, светлая кожа с чуть проглядывающей смуглинкой – сливки с каплей кофе. Далёкая от тех представлений о красоте, что он впитал с детства, но при этом неуловимо дразнящая, Замиль стояла в дверном проёме, и лишь кривившая уголки рта усмешка показывала, что она вполне осознает, какое впечатление производит на мужчин.

– Ис-саламу-алейкум, – бросил он ей наконец, – заходи.

– Алейкум-ис-салам, – тут же откликнулась девушка, сделала шаг в комнатку и осторожно прикрыла за собой дверь.

Потом повернулась и посмотрела на него. Он так же смотрел на неё в ответ, не предлагая сесть.

– Ты хотела говорить, – сказал Салах, – можешь говорить.

Замиль улыбнулась – в первый раз с тех пор, как он её увидел. Но это была не та ласковая, многообещающая улыбка, которой девочки Зарият приветствовали гостей. От усмешки на него повеяло чем-то нехорошим.

– Ты муташаррид, – девушка начала без всяких условностей и оговорок, с которыми благовоспитанной махдистке полагалось обращаться к порядочному мужчине. Ладно, он порядочный мужчина не в большей степени, чем она – благовоспитанная махдистка.

Слова Замиль явно не были вопросом, но Салах кивнул.

– Возможно, – ответил он коротко.

– Возможно, – ему показалось, или в болотных глазах гостьи мелькнула насмешка? – Возможно также, что я точно это знаю. Как знают это и шейхи, приходящие к нам в дом отдохновения.