Впечатлений новых нам вполне хватало, чтобы, придя вечером в гостиницу, коротать время в своем номере. Но всякий раз в холле гостиницы мы натыкались на указатель в подвальное помещение с надписью «Ночной клуб». В один из дней мой коллега, пристально посмотрев на мены, вдруг спросил: «Ну что, пойдем туда?» Я без колебаний согласился. Тогда он предложил все же подняться к нам в номер, попить там кофе и обсудить этот вопрос основательно. На том и порешили.

Я не допускал в вопросе Брусницына никакой провокации. Так это наверняка и было. Но он, напившись кофе, стал рассуждать так:

– Понимаешь, я, конечно, за наш с тобой поход в ночной клуб. Тем более, что у себя на родине такой возможности мы не получим. Но когда я представил себе – что может произойти уже там, то делается не по себе.

 Я удивился:

– А что может там произойти страшного?

– Дело в том, что в стране этой сейчас кишат всякие иностранные журналисты, корреспонденты, репортеры, и они явно устраивают провокации. Представь себе: усядется ко мне на колени какая-нибудь пышнотелая красотка, и меня с ней сфотографируют, а назавтра это фото опубликуют. Каково будет мне, главному инженеру экспедиции, да еще и члену партии, красоваться в такой компании?! Тебе-то ничего – ты человек беспартийный…

Возразить было нечем. Так мы в ночной клуб и не пошли.

Юрий Мирзоян отработал в нашем НИИ положенное после окончания вуза время и решил сменить и место работы, и место проживания. Он был по специальности электронщиком, но попал в разведочную геофизику, как и многие другие, поддавшись романтическому порыву. Трудился в одном из подразделений института, расположенном в Нарофоминске. Там же он жил вместе с женой Люсей в одноэтажном щитовом доме. Зимой в доме было тепло, но «удобства» были расположены на улице, и регулярно образовывающиеся в туалете ледяные наледи крайне напрягали этого южных кровей человека. К слову, именно эти наледи и явились поводом для его обращения к директору института Михаилу Константиновичу Полшкову на предмет согласия на увольнение.

На прием по личному поводу к директору попасть было трудно. Приходилось по нескольку дней ждать приглашения пройти к нему в кабинет, сидя в коридоре на продавленном диване. Многие не выдерживали и уходили, не дождавшись аудиенции. Но Юрий не сдавался и дождался-таки приема.

Директор внимательно Юрия выслушал. Но когда тот стал в качестве причины ухода называть пресловутые наледи в туалете, Полшков его прервал вопросом:

– А вам не стыдно об этом говорить, молодой человек?

Юрий осекся, и не стал оправдываться. Он понял, что суровому директору, прошедшему войну и создавшему огромный институт, ставший легендой геофизики, про наледи в туалете рассказывать не надо было бы. Но директор, не дождавшись его ответа, продолжил:

– Вы, молодой человек, знаете, почему женщины-сибирячки такие сильные, крепкие и красивые? А всё потому, что с подобными наледями они всю зиму борются при помощи лома и лопаты. А вы говорите…

Беседа Юрия и Полшкова завершилась неожиданной для директора просьбой этого южного человека направить его поработать в Якутию.

Просьбу его выполнили, и он вскоре поехал работать в Сибирь – туда, где живут такие замечательные женщины, не боящиеся наледей в своих лишенных удобств туалетах.

Об этом разговоре с Полшковым мне рассказал Юрий Мирзоян, когда несколько лет спустя вернулся из Сибири в Москву, куда его пригласили поработать в министерстве как опытного производственника.

Завхоз Золотов любил участвовать в заседаниях кафедры и даже не раз выступал в той части, которая в повестке дня значилась как «разное». Он следил за порядком и сохранностью инвентаря и мебели в аудиториях и лабораториях, своевременно информируя начальство о разных нарушениях.