Господин генеральный консул Северин доносит мне, что он уведомил Ваше сиятельство, будто бы Порта намерена через три месяца объявить России войну. Я должностью служения своего поставляю предупредить Вас, милостивого государя, что по примечаниям моим не полагаю я разрыв с нами столь близок. Однако ж я поручил господину Северину уведомлять обстоятельно Ваше сиятельство о проходящих новых войсках в оба княжества и в Бессарабию и о строении крепостей.

10-го прошедшего декабря вручен Порте именем господина поверенного в делах решительный отказ о перемене тарифа, вечность коего основана на ясных словах 21 статьи торгового договора, по сю пору она мне ни слова по сему делу не говорит, а я толкую сие, следуя пословице: молчание суть признание, и уповаю, что сие дело не произведет больших хлопот.

Везде развалившиеся ее крепости не приведены в совершенно оборонительное состояние, флот ее еще не силен; предпринятые перемены денежной части не достигли надлежащей зрелости, а пуще всего внутренность расстроена, везде почти непослушание, во многих местах мятежи, часть Аравии, большая Румелии[27] и окрестности Требизонда[28] довольно занимают непокорностью своею Порту.

Все сии причины должны воздержать ее, судя по здравому рассудку, от всякой только для нее пагубной крайности; но наиболее ее удержит знание, что управляет войсками в новоприобретенной области муж, столь страшные раны ей наносивший и коего смею уверитьв беспредельной моей преданности и в том отличном и сердечном высокопочитании, с коим остаюсь Вашего сиятельства, милостивого государя моего, всепокорнейшим слугою.

[…] Я здоров, только хлопотно очень; когда приходит отправлять почту, то сижу за письмом суток по трое. И материя в письме все такая, что всякое слово важно, и чтобы не соврал не равнодушно. К тому же Хвостов, Пизани, Бароций между собою злы; друг под друга подкапываются. Также и мелких людей, которые в важные дела употребляются, много все плуты, и надобно не только стеречься их, но и их обманывать.

Я выеду первого числа марта и поеду скорее, нежели сюда ехал, так что буду к границе в конце апреля. […]

[…] Поскольку же реченный великий Ваш посол по природному своему благоразумию и прозорливости все правила посольской должности с совершенною точностью и благовидною вежливостью выполнил и таким образом долг своего усердного служения и верности своему государству так, как надлежало, исполнив и удовлетворив, о возвратном своем отправлении просил Высочайшего Нашего соизволения, которое и получить уже удостоился. […]

При сем случае имею честь донести Вашему сиятельству, что 28-го числа прошедшего февраля получил я отпускную у султана аудиенцию и надеюсь, что от сего числа дней через десять отправлюсь к российским границам, куда около половины мая прибыть уповаю. Впрочем, не находя ничего нового и достойного к донесению Вашему, имею сказать только то, что как здесь, в Константинополе, так и в окружностях оного продолжает быть все благополучно.

[P. S.] Мятежи внутренние распространяются в Оттоманской империи от часу более. Андрианополь почти в осаде от мятежников, в другой стороне Махмуд-паша столь силен, что Порта и мер никаких принять не может, впрочем, военных приготовлений не видно для внешней войны.