Именно в этот момент его размышления были прерваны самым неожиданным и грубым образом, а именно: его схватили чудовищной лапищей за горло и сжали, перекрывая доступ кислорода. Перед ним словно бы из ниоткуда возник странный силуэт, и Пихл услышал произнесенное негромким строгим голосом:

– Имя, фамилия, звание?

Юри честно попытался ответить, но лапища решительно мешала ему это сделать. Через секунду вопрос повторился, только теперь его сопровождал чувствительный тычок чем-то очень твердым в печень.

Пихл отчаянно засипел, и тут же услышал:

– Леш, приотпусти его, а то «открывает щука рот, а не слышно, что поет»[30].

Юри вдохнул живительного воздуха и тут же не нашел ничего умнее, чем спросить:

– Ви кто ест-т?

– Дед пихто, блин. – Печень Пихла получила уже не тычок, а полноценный удар. – Имя, фамилия, звание?

– Юри Пихл, констебль…

– Ишь ты, констебль… Ну что, констабля, где тут банк? Быстро!

Дрожащей рукой Пихл ткнул в сторону здания Национального банка. Горло отпустили, но тут же под подбородок ткнулось что-то острое, очень похожее на нож. Могучий бас прогудел:

– Тихо! Будешь умным – жив останешься… – И сразу же, без перехода: – Сколько охраны в банке? Быстро, ну!

Пихл опешил. Вот так, нахально, какие-то двое русских собираются ограбить банк? Он собрался и гордо произнес:

– Эт-то нельзя-a. Вас поссадя-ат турма…

Стоявший сзади басовито хохотнул. Стоявший спереди снова произнес:

– Не твоя забота. – После чего Юри Пихла освободили от кобуры с пистолетом, просто оторвав ее от ремня, и пихнули к банку. – Топай и скажи, чтобы открывали без глупостей. А не то двери взорвем.

Через несколько секунд Пихл вместе со своим знакомым кордником[31] Кеном-Марти Вахером, дежурившим в тот день в банке, сидел связанный и с ужасом глядел на охранявшего их крупного мужчину в каком-то странном, серо-голубом пятнистом одеянии, с мощными кулаками и грустными еврейскими глазами. В руках охранник держал странного вида то ли карабин, то ли пистолет-пулемет. Внезапно в здание банка быстро вошли трое в таких же странных костюмах. Первый – человек с неподвижным лицом и ледяными глазами, вопросительно взглянул на сидевших.

Часовой вытянулся:

– Товарищ комбриг. Группа сержанта Соколова согласно боевому заданию захватила банк и двух полицейских. Доложил боец Геллерман.

– Молодцы, – сказал морозноглазый без всякого выражения и посмотрел на часы. – На три минуты опережаете график… – Тут он взглянул на сидевших полицейских и поинтересовался: – А это у тебя, Геллерман, что за тела?

Тот усмехнулся:

– Это, товарищ комбриг, пленные. Фамилии у них чудные: один – Вохра, а второй и вовсе – Пихал.

– Что и куда? – без выражения спросил Новиков, однако глаза его чуть потеплели. – Ты бы, Моисей, вообще соображал, что при женщине говоришь.

Одной из троих вошедших была девушка, но когда Пихл случайно встретился с ней глазами, то невольно содрогнулся: у юной красотки, чем-то похожей на актрис из заграничных фильмов, были глаза матерого убийцы.

А морозноглазый тем временем продолжал:

– Вам сейчас смена из первого бата подскочит, а вы тут не рассиживайтесь. Сотрудников повязали, двери прикрыли и – вперед! Вон Вохра с Пихалом проследят, чтобы чужих не было. Проследите? – поинтересовался он у связанных полицейских, вперив в них свои арктические глаза.

Те судорожно закивали головами, молясь про себя только об одном: пусть этот морозноглазый советский забудет об их существовании! Пусть не смотрит на них своими жуткими ледышками!

А Новиков, бросив в микрофон кодовую фразу, махнул рукой:

– Давайте, ребятки! Вперед и с песней! – и совсем не удивился, а лишь ухмыльнулся, когда балагур Доморацкий забасил «Широка страна моя родная».