Борис быстро поборол боль, заявившую о себе, когда он перестал лететь по инерции и растянулся на снегу. Собака по имени Артемида обеспокоенно принялась слюнявить его лицо, что добавило ему решимости незамедлительно подняться. Он погладил суку по голове скорее в стремлении побыстрее отвязаться, чем из ласки. Его внимание было полностью захвачено тем обстоятельством, что газета все еще была у него в руках. Не смея позволить себе просто проигнорировать последние загадочные события, он хотел разглядеть в номере какие-нибудь ответы или подсказки. Очевидно, все в «ином мире», обитателем которого он был последние пять «земных» лет, имело глубокий и фундаментальный смысл, даже некоторую продуманность, в это заключение не вписывалась разве что бессмысленность всех пережитых скачков и мучений, так, может, они не были бессмысленными? Тысяча мыслей и соображений роилась в мозгу Бориса, ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание, если не рассудок. Голова закружилась, и он решил прекратить чтение. Хаски терлись вокруг его ног, взволнованно лая и смотря на него.

Боря потрепал нескольких, выразил словесную благодарность за преданность и специальной командой-жестом приказал животным разбежаться. Сегодня он уже не собирался рыбачить, ему надо было посидеть у камина и подумать, возможно, чуть позже почитать газету и попытаться во всем разобраться.

Она была одета не по погоде. Почти жадно втягивая табачный дым, она стояла на углу улицы в ожидании такси. Некоторые могли бы подумать, что она проститутка, ей было плевать. Она добила пачку, но выбрасывать ее нужды не было: четыре сигареты, как всегда, болтались в измятой упаковке.

Ее такси вскоре пришло. Она открыла пассажирскую дверцу и села в машину. Назвала адрес, даже не взглянув на водителя. Машина тронулась, из приемника заиграла знакомая мелодия из прошлых столетий. Глядя в окно, она едва заметно улыбнулась. Через полчаса тихой расслабляющей поездки она была на месте. Кафе «Лунный ветер» заключил ее в объятия, она направилась к привычному, всегда для нее зарезервированному столику.

Когда она вошла, несколько посетителей у стойки и за столиками возле входа приветственно кивнули. Если она и заметила, виду не подала. Аними не любила внимания, всякая компания вызывала куда больше раздражения, чем радости. Радость вообще была ей не свойственна.

Этот день был Другим. Так она разделяла дни вообще: хоть она и не хаотически перемещалась в пространствах мироздания, а просто жила от рассвета до заката, время давно перестало иметь значение. Поэтому для нее были только просто дни и Другие дни. Такими были те, в которые происходила всякая хрень. Вот и сейчас она почти не удивилась, когда, оказавшись у своего столика, увидела сидевшего за ним Примуса, чуть более взъерошенного и помятого, чем обычно. Если обыкновенно общая несвежесть, затхлость и неряшливость облика шли ему, теперь в привычной растрепанности проглядывались раздражение и взвинченность.

– Смерть как счастлива тебя видеть, – произнесла она голосом, полным сарказма, – чего тебе надобно?

Не дожидаясь ответа, она села за стол, уже зажигая сигарету, незаметно извлеченную из кармана пальто, которое было на ней всегда. Как твидовый костюм на Примусе.

– Тот придурок! – изрек Примус, чем вызвал вопросительно-выжидающий взгляд Аними без единого, впрочем, намека на энтузиазм и заинтересованность. Она сделала затяжку и стряхнула немного пепла в неизменно стоящую в центре стола пепельницу, всегда остающуюся чистой. Затем она перевела взгляд с собеседника куда-то на стену со старинной (или просто стилизованной под старину) лампой и задумалась.