Справляться с бесконечным потоком флоры было достаточно легко – Аглая не питала к цветам никакой любви. За все это время мы схлестнулись лишь однажды – по поводу симпатяги-бонсая.

Карликовое деревце было преподнесено «любимой писательнице» недавно вернувшимся из Токио чинушей. Чинуша служил в одном из департаментов, еще не погорел на взятках и по самому малейшему поводу мотался за границу. Книги Аглаи стали для него чем-то вроде «самолетного чтива», с которым даже перелет Москва – Сидней оказывался не более продолжительным, чем перегон Планерная – Новоподрезково.

Бонсай умилил Аглаю и насторожил меня: еще бы, на деревце красовались мелкие цветочки, а лицо чинуши не вызывало никакого доверия. Это было лицо садиста, поднаторевшего на порке розгами социально не обеспеченных слоев населения.

Аглая так крепко прижала бонсай к груди, что я сразу же поняла: мне придется туго.

– Прелесть, не правда ли, Алиса? – сказала она, когда мы вернулись в квартиру на метро «Аэропорт».

Я пожала плечами.

– Пожалуй, я поставлю его у себя в кабинете…

Только этого не хватало!

– Не думаю, что это хорошая идея, – я ухватилась за горшок и потянула бонсай к себе.

– Уберите руки, – голос Аглаи не предвещал ничего хорошего.

– Не уберу.

– Уберите.

– Не уберу.

Мы тащили деревце в разные стороны, и никто не мог одержать полной и окончательной победы. Пока в дело не вмешалась Ксоло. Собачонка подпрыгнула, ухватила меня за рукав и, шлепнувшись на пол, громко залаяла. От неожиданности Аглая выпустила горшок, а я, лишившись опоры, рухнула на пол. Вместе с бонсаем.

– Вы сошли с ума? – через секунду поинтересовалась Аглая, осматривая обнаженные корни деревца.

– Почти, – я тяжело дышала.

– Что происходит?

– Вы не должны… Не должны были приносить его домой.

– Подите к черту.

– Я пойду. Но хочу предупредить вас. Вы не должны принимать никаких цветов. Ни от кого. И не должны оставлять их в квартире.

– Она сошла с ума, Ксоло, – за неимением других собеседников Аглая апеллировала к собаке, которая пыталась лизнуть ее в лицо. – Я приняла на работу шизофреничку с манией преследования.

– Пусть так… Но вы не знаете…

Путаясь и сбиваясь, я рассказала Аглае о письме, максимально смягчив эпистолярные угрозы и опустив слово «сука». Аглая терпеливо выслушала меня до конца и рассмеялась.

– Так вот что вас взволновало, девочка? Покажите мне его!

– Я… Я его выбросила. Невозможно хранить такую гадость в доме.

– О чем еще я не знаю? – Аглая сменила гнев на милость. – Сколько их было, подобных писем?

– Одно. Только одно.

– Когда вы его получили?.. Подождите, попробую догадаться сама… Незадолго до того, как в доме появились желтые гвоздики, да?

Я кивнула головой.

– И вы решили взять на себя функции телохранителя? Я вас недооценивала…

Неужели прибавит жалованье?

Но ни о чем подобном Аглая даже не заикнулась. Совсем напротив, прочла мне лекцию о том, что каждый популярный человек должен быть готов к такого рода неожиданностям. И что это – всего лишь необременительная мзда. Копеечный билетик за проезд к станции под названием «Слава».

– И вы даже не знаете, кто мог вам послать цветочную метку?

– Понятия не имею. Слишком изысканно, чтобы подозревать первого встречного. Может быть, коллеги по цеху забавляются…

– Коллеги по цеху? – удивилась я.

– Мы, деятели масскульта, люди тяжелые. Не самых лучших душевных качеств, уверяю вас. Чужая популярность для нас – кость в горле. Стоит появиться кому-то свеженькому… Кому-то, кто чуть лучше перелицевал сюжеты Агаты Кристи… Или Чейза… Или красавчика Жапризо… И все. Конец карьере. Имя забыто. А ничего более тоскливого, чем забытый кумир, человечество не придумало.