Диншавджи обратился к Рошан:

– А теперь – снова время для мускулов. Как сегодня твои мускулы? Давай-ка посмотрим.

Девочка подняла и согнула руку, подражая отцу и Дариушу, а потом, шутя, ткнула Диншавджи в плечо.

– Ох, осторожней! Осторожней! – застонал тот. – Так недолго и дух испустить. – Протянув руку, как будто хотел пощупать ее мускулы, он принялся ее щекотать. – О-хо-хо! Вот это мускулы! Тили-тили-тили! А вот еще один мускул. И еще один. Тили-тили-тили!

Рошан едва дышала от смеха, катаясь по дивану.

Дильнаваз, вышедшая из кухни, укоризненно посмотрела на Диншавджи и объявила, что ужин на столе.

Курицу благополучно разделили на одиннадцать кусков. Отсутствие мисс Кутпитьи и жены Диншавджи можно считать удачей, решила Дильнаваз. Даже если Диншавджи сразу возьмет два куска, что-то останется на блюде к концу ужина. Вежливым жестом она предложила ему угощаться.

– Сначала дамы! Сначала дамы! – сказал Диншавджи, и Дариуш эхом повторил это за ним. – Проказник! – притворно пожурил его Диншавджи, хитро подмигнув. – Притормози с пивом, оно быстро ударяет в голову! – Между мужчинами было полное взаимопонимание, и Густада это радовало. Он посмотрел на Сохраба. Такой своенравный мальчик – был бы он хоть немного более дружелюбным, как Дариуш.

Коричневый соус, в котором плавала курица, был, как и предсказывал Густад, бесподобен.

– Аромат такой чудесный, что может и мертвеца на Башне Безмолвия заставить подняться с одра, чтобы насладиться им, – похвалил Диншавджи, но Дильнаваз посмотрела на него неприязненно. Неужели у этого человека нет никакого понятия о приличиях – разве за столом, тем более в день рождения, такое говорят?

Кроме курицы она подала овощное рагу из моркови, бобов, картофеля и ямса, щедро приправленное кориандром, тмином, имбирем, чесноком, куркумой и целыми зелеными перчиками чили, а также рис с зубчиками чеснока и коричными палочками: этот ароматный рис Дильнаваз ради особого случая достала у подпольного торговца, выменяв дневную порцию пузатого безвкусного риса, полученного в пайкé, на четыре чашки тонкого продолговатого восхитительного басмати.

Начали с рагу. По негласному уговору всех присутствовавших курица должна была стать кульминацией застолья.

– Видишь эту курицу, которая терпеливо нас дожидается? – обратился к гостю Густад. – Еще сегодня утром она была отнюдь не так терпелива. Такой переполох тут устроила! Вырвалась из кухни во двор, и гоасвалла[64]…

– Ты хочешь сказать, что принес ее с рынка живой?

– Конечно. Это же дает совсем другой вкус, если зарезать ее и приготовить…

– Пожалуйста, не мог бы ты рассказать об этом Диншавджи потом, после еды? – резко прервала его Дильнаваз. Мужчины с удивлением подняли головы и окинули стол взглядом. Настроение Дильнаваз молча отражалось на трех юных лицах.

– Прости, прости, – сказал Густад. Они с Диншавджи снова с удовольствием набросились на рагу, но остальные лишь ковыряли еду в тарелках. Лицо Рошан приобрело зеленоватый оттенок. Густад понял, какую серьезную оплошность совершил: надо было срочно что-то делать, чтобы вернуть сотрапезникам аппетит.

– Послушайте! Послушайте! – воскликнул он. – Мы же еще не спели «С днем рожденья» для Рошан.

Мгновенно поняв намек, Диншавджи воскликнул:

– Аррэ[65], совершенно непозволительно откладывать «С днем рожденья» дальше. Давайте, давайте! Прямо сейчас! – Он хлопнул в ладоши.

– Но еда же остынет, – забеспокоилась Дильнаваз.

– Да это займет всего одну минуту, – сказал Густад. – Готовы? Раз, два, три.

Он взмахнул рукой и запел: «С днем рожденья, Рошан». При упоминании своего имени Рошан заулыбалась от удовольствия, а Диншавджи, застав ее врасплох, протянул руку и снова пощекотал. От хохота девочка чуть не свалилась со стула.