В Салавате было довольно много заключённых. По сути, они комбинат и строили, отбывая свой срок, причём работали не только немцы, но и наши. Было их два типа: те, кто не мог выходить за территорию, и кто имел право покидать зону по специальному разрешению, выдаваемому на несколько часов, а после они возвращались. И был у нас такой случай.

Мне маленькой пришло в голову достать папины грамоты и украсить ими все стены в спальне, мама меня всё укоряла, зачем я это делаю, папа будет ругаться! А я её и убеждаю, что, наоборот, все придут и сразу увидят, какой тут важный человек живёт!

И как-то раз зимой был поздний тёмный вечер, мама уже улеглась в постель, читает, а я рядом кручусь. Вдруг в окно стучат с крыльца. Мама отправила посмотреть, кто пришел, но дверь не открывать. Иду к двери:

– Кто там?

– А папка дома?

– Нет.

– А кто дома?

– Мама.

– Ну-ка открой на минутку!

И умная девочка послушно открывает дверь. И тут входят два амбала в телогрейках, на рукавах у них лагерные нашивки. Оба здоровенные. Когда они зашли, в комнате даже темнее стало, спрашивают, где мать. Я тоненьким голоском:

– Мама… тааам…

Они в комнату. Мама лежит на кровати, как греческая статуя, красивая, статная сорокалетняя женщина. Как только она их увидела, лицо у неё стало не просто белое, а даже зеленовато-белое.

– Вам что надо?

– … нам?

И стоят. Смотрят. На неё. На меня. На неё. На меня. И вдруг один бросил взгляд на стену, а там все эти папины грамоты, и шепчет испуганно так второму: «Эй, ты посмотри, это ведь Моисей Михайлович! Так это его семья!» Я громко сразу вставляю: «Да-да, а это мой папа!» Они: «Ой-ой-ой! Вы простите нас! Ему только не говорите, он же нас понимает, он же нас отпустил… Только, пожалуйста, не говорите! Что же мы наделали, он ведь нас предупреждал…» И они по стенке, по стенке давай пятиться назад к двери. Я за ними замок закрыла, но можете представить, как мне потом мамаша всыпала! Сижу реву в своей комнате, ремнём как следует попало, маму колотит: «Ты представляешь, что бы тут сейчас было?» И как раз папа домой стучит, а время уже позднее, спрашивает: «Ида уже спит? А следы на полу откуда?» Мама в итоге всё рассказала, хоть они и просили молчать. Уж не знаю, что он там с ними потом сделал, но грамоты нам добрую службу сослужили.

Вот тогда и началась настоящая жизнь. Папа был уважаемым человеком в городе, я полноценно училась, сестра могла спокойно приезжать в гости на каникулы, и мы тоже могли поехать куда пожелаем, на Украину, например, повидаться с родственниками.

Когда я окончила школу, то даже вопросов не было, куда ехать учиться. Естественно, в Свердловск, как сестра. А сестра тогда уже закончила юридический, вышла замуж и работала на шинном заводе. И вот я отправилась поступать в педагогический институт иностранных языков, где выучилась на преподавателя английского и немецкого, но преподавала потом всю жизнь в основном английский.

А решила я изучать именно иностранные языки, потому что этот предмет мне очень легко давался в школе, и ещё у нас были очень хорошие преподаватели: Елена Евсеевна и Виктория Леонидовна. Елена Евсеевна была очень красивой тихой женщиной маленького роста, учила нас азам, чтению. Я быстро запоминала правила. Если кто неправильно читает, она мне: «Ида, встань, скажи, как надо!» А когда тебя хвалят, ты же потом готов в лепешку расшибиться.

В старших классах к нам приехала выпускница Горьковского института иностранных языков, её мужа сюда направили работать. Красивая, молодая Виктория Леонидовна. Она зашла в класс и с первого слова нам давай всё только на английском! Мы аж рты разинули. И все были в неё буквально влюблены, толпой за ней бегали, и я в том числе. Она красавица, постоянно меняла наряды, читала нам очень много стихов, и уроки у неё были интересные. Позже она сама говорила, что всё это потому, что ей нравилось с нами работать, ведь она видела, что мы под её дудочку поём и сидим, затаив дыхание.