Испугавшись, что миротка увидит во мне соперницу и накажет, сжалась, отодвинувшись к стене. Но на изнуренном лице женщины не было и намека на злость. Только неизменная усталость и обреченность.

– Признайся, девочка, – тихо повторила она. – Не вреди себе еще больше. Отсюда не выбраться – смирись и терпи. Чья ты?

Но меня обуял такой ужас при мысли, что стоит им узнать правду – тут же прогонят, что дар речи совсем пропал. Только и могла, что отрицательно вертеть головой, да реветь, чувствуя, как застарелая боль обвивает голову тисками.

– Оставь ее! – Вновь окрик метхчанки, адресованный уже не мне. – Сбежала – найдут. Капитану сообщат о побеге – ему доступны все двери и помещения звездолета. Кирен – истинный воин, все на своем корабле держит под контролем, он не допустит непокорности от чужачки. Вернет девчонку хозяевам и повелит наказать. Да и не жалко ее – разве такая достойна таскать воинам потомство?.. Хвостатые все ущербны. Посмотри на нее!

Боль нарастала с каждым мгновением, вынудив рухнуть на металлический пол. Тело словно горело изнутри, кулон на груди пульсировал жаром. Я стиснула его ладонью, безвольно обмякнув. Где недавняя легкость и покой? Почему опять меня душит боль, опаляя тело?

– Ох, бедная… – склонившись надо мной, миротка жалостливо качнула головой. И уже обращаясь к своим соседкам, пояснила. – Не в болезни дело. Это не слабость. У девочки не сбалансировалась жизненная энергия. Это может погубить ее.

Но метхчанки явно меньше всего беспокоились моей судьбой.

Впрочем, безразличие этих женщин стало для меня наивысшим блаженством. Впервые за долгое время, проведенное на метхском звездолете, меня никто не мучил. Меня вообще не замечали.

Спустя пару дней, которые я провела, робко сжавшись в углу сугубо женской территории, когда за мной никто так и не явился, а добиться от меня вразумительных пояснений не удалось, метхчанки утратили ко мне всякий интерес. Единственным существом, что уделяла мне немного заботы и делилась пищей, стала миротка.

Первые сутки я и вовсе провела в туманном забытье, просыпаясь от боли, раздиравшей голову на части, и проваливаясь в обессиленный сон, едва она отступала. Когда же стоны и скулеж становились громкими, меня просто пинали, вынуждая замолкнуть и терпеть.

Но главное – меня не прогнали! Не потребовали вернуться к Кирену или встретиться с проявившими ярость членами команды. Наоборот – подбрасывали объедки, и позволяли посещать крошечный закуток для омовений и туалет. И, кажется, впервые за несколько лет, я постепенно расслабилась, начав полноценно спать. Отчего-то верилось, что больше я никому не нужна…

«Наконец-то обо мне забыли! Прогнали и забыли!»

В таком режиме, слившись в череду монотонных разговоров метхчанок о несомненных достоинствах рожденных ими воинов, и едва слышных утешениях миротки, прошло время. Сколько? Я не представляла…

Животик последней тоже начал округляться, меднокожие женщины и вовсе погрузнели до предела – даже я понимала, что им подходит срок рожать. Но никто не являлся проверить их состояние, я же не смела спросить хоть о чем-то. Лишь еда в тех же контейнерах, что я видела у Кирена, да изредка три чистых мешковатых полотняных одеяния появлялись в помещении во встроенном в стену отсеке распределительной системы звездолета.

Мне, после первого же раза с появлением чистой одежды, отбросили старое «платье», позволив прикрыть обнаженное тело. В остальном же… меня игнорировали, позволив упиваться ощущением, пусть и относительной, безопасности. Сон и покой пошли на пользу – удушливая боль, изнуряющая сознание, слегка улеглась, я все меньше проваливалась в темноту беспамятства. Но тем глубже погружалась в воспоминания о детстве, порой с трудом разбирая, что есть сон – бурлящие лавой реки Цезариона или отведенный мне пустой угол…