«Говорят, в Зеленограде

Будто Светы нашей ради

Злобин объявил почин

И на лаврах не почил.

И растёт теперь жилье

К слову, Света, не твоё…»

Светлана в курсе всех кабевских историй, обсуждаемых между сеансами связи. Она знает родословную шефа, подноготную всех его скандалов. Основой их – его неугомонный характер и женщины. Без них у него не обходится. Он сам рассказывает «случаи», делится.

Не понимаю, за что его любят женщины? Невысокий, с короткой шеей и ноги короче, чем следовало бы. Невыдающееся лицо. Остальное в мимике и динамике. Достаточно десяти минут разговора для вызова. Любовных историй не мало.

А эти странные навороты предыстории. Его вся семейная коллизия и развод, и мушкетерская затея с отрядом космонавтов, и отношения с поставщиками бортовых экспериментов, разбросанными по стране. Скандальные связи тоже не разрывались, а сохранялись отдельными контактами, которые подчеркивали, что не годилось на официальном производственном уровне, а проявлялось в уважении к личности, токсичной, скандальной, но любопытной неожиданными проявлениями и безусловной харизмой характера.

Соучаствовать в его текущих приключениях по большому счёту кто-то вряд ли хотел, но наблюдать его кунштюки поведения со стороны не отказывались, сочувствуя и в чём-то содействуя.

И был официальный скандал с разводом. Первая его жена работала в городской аптеке и до неё кое-что доходило с закрытой территории. «Скандал сменялся скандалом, а молоденькая Надя, что в лаборатории рядом техником, явилась выходом из ситуации. Восемь лет теперь вместе живут. Была такая хрупкая девочка. Родила пару сыновей и заматерела. Теперь по словам Викто́ра, – «зад у неё что твоё вагонное колесо».

Соседняя большая комната лаборатории по смыслу основная. В ней, собственно, и готовили бортовые эксперименты, их оформление. Теперь эту комнату безусловно интересовало, кем станет в рамках её новоиспечённый сотрудник, то есть я и какие мои особые функции? Но комната по большому счёту была бесправной и мнением её наверху не волновало. Верха поступали по-своему и вопреки.

Плодились слухи. Знали, что я – член молодой команды Бориса Раушенбаха, собранной ещё в НИИ-1 у Келдыша из выпускников-физтеховцев, и разрешившей проблему кораблевождения в космосе практически, доказав это наглядно фотографированием обратной стороны Луны. Ещё я и из тройки впервые защитившихся в ОКБ-1 Сергея Королёва, что ныне после смерти Главного конструктора поименовали бюрократически бесцветно – ЦКБЭМ и НПО «Энергией» с приходом Глушко. Но кем стану я теперь именно здесь, в лаборатории третьей территории? И почему шеф посадил меня рядом с собой? Чего ожидать от меня? Это всех интересовало. Как стану себя вести? Возможным, однако не продуктивным, могло иметь место пренебрежение, как у старшекурсников к поступающим, или покровительственная доброжелательность, неуместная в среде лидеров бортовых исследований? Словом, поначалу в наших отношениях царили насторожённость и холодок.

– Вот ты собирался лететь на Марс.

– Я? Нет.

– Погоди. Бедлам в главном архиве. Генеральный приказал уничтожить документы Н-1 и их уничтожают, может, со слезами на глазах и через себя, потому что с ними связана чья-то жизнь.

Я вспомнил вытянутый корпус тяжёлого межпланетного корабля, лопухи концентраторов, оранжереи и демпферы. Защемило в груди, но я мужественно сказал:

– Моя нет. – и покривил душой.

Это был отрезанный по живому кусок нашей жизни и молодости.

– Я и сам поучаствовал, -добавляет шеф, – в части материалов. Н-1 теперь Генеральному тряпкой для быка. С остервенением рубит под корень сделанное нашими руками. Ловко чужие заслуги присваивает и получается: мы заодно.