Я тоже ощущал себя паломником. Но кому я летел поклониться? На душе было неспокойно: ведь, я во всём, что касается Чосера, полный невежда! Они, конечно же, начнут меня выспрашивать. И что я им скажу?

Потом мы с Тусей (моей теперешней женой) бегали по магазинам в поисках подарков. Она даже съездила в Москву и в ЦУМе купила прекрасную льняную скатерть на стол и расшитые русскими узорами салфетки, ну и там всякие брошки-матрёшки, куклу на чайник и проч. Я ещё, на всякий случай, захватил с собой с дюжину портретов Михаила Горбачёва, ведь, он так популярен на Западе!

14 апреля я был в аэропорту Пулково, готовый «пересечь границу». От этих дней остались скудные записи. Вот они:

…В аэропорту. В зале ожидания – всеобщая эйфория. Всё – не так, как там, до пересечения границы. Странно – много молодёжи. Ребята пьют кофе, на столиках банки Sprite, Coke, открытые пачки сигарет иностранных марок. Из репродуктора на весь зал изрыгаются мощные ритмы рок-н-ролла. Вспышки фотоаппаратов, шум, бедлам! А я – один, без копейки денег, как бедный родственник на свадьбе. А вдруг он меня не узнает? Две женщины напротив меня спокойно сидят, разговаривают, как будто и не слышат воплей из динамиков. На объявление о том, что курить запрещено, никто не обращает внимания. Американцы напоминают цыган: расположились прямо на полу, о чём-то увлечённо спорят. Они говорят по-английски, но я ничего не понимаю. У этих ребят есть одна общая отличительная черта: все носят бейсболки задом наперёд. Русских тоже можно легко узнать по разговорникам в руках, которые они усиленно штудируют.

…В самолёте. «Уважаемые пассажиры, наш самолёт имеет десять аварийных выходов: два, два и шесть». Зачем нам эта информация? Как только наш самолёт сдвинулся с места, кто-то захлопал в ладоши. Рядом со мной никого (а я так надеялся уже здесь начать говорить). В небе ни облачка. Как только самолёт оторвался от земли, снова аплодисменты. Над городом пелена тумана, а выше – чистое небо, залитое солнцем. Моя боязнь полётов таится где-то в глубине, но я не даю ей вырваться наружу. Все время мысленно перескакиваю на английский. Что я ему скажу при встрече? Как всё будет? Всё-таки, я уже далеко не юноша, которого он видел тридцать лет назад. В туалете взглянул на себя в зеркало: нет, ничего, ещё не очень старый. Разносят напитки: вино и сок. Мне почему-то холодно. Боюсь простудиться. В самолёте холодно, особенно с моей, теневой стороны. Принесли обед: колбаса копчёная двух сортов, буженина и какое-то мясо, крошечный кусочек чёрного хлеба (деликатес для иностранцев), масло на листке салата, кусочек сыру, булочка, песочное пирожное. Под перевёрнутой пластиковой чашкой оказался пакетик джема и пакетик сахара, решил съесть всё, но одолел лишь половину. Вдруг вывезли тележку с алкоголем: водка, коньяк, виски в крошечных бутылках, вино и пиво в банках. Всё это за валюту и поэтому – мимо меня. Сосед впереди спросил, есть ли сигареты. Есть, но блок по семь фунтов. Сосед помялся, но взял. Неуклюжие стюардессы возят по проходу тележки с сувенирами, примеряют на себя павлопосадские цветастые платки, накидывая их себе на плечи. Всё это – по казённому, не изящно. Русских можно узнать по лицам, на которых застыло выражение испуга и остолбенения.…