– Вот и славно, – крякнула она.

Анджелина снова задержала дыхание и выдохнула громче, чем намеревалась.

Люси, взглянув на нее, пояснила:

– Я всегда заедаю таблетку соленым крекером. Это способствует пищеварению. – И погладила свой живот.

Анджелина покосилась на бокал, который Люси до сих пор держала в руке.

– Это со вчерашнего вечера, – сказала та. – Я всегда стараюсь оставить в бокале капельку «Эрнеста и Джулио» [8]. Чтобы с радостью предвкушать завтрашний день.

Анджелина удивилась, почему подобное никогда не приходило в голову ей самой.

Вернувшись к столику, она взглянула на часы.

– Ого. Мне уже пора. – Служба патронажного ухода отводила на одно посещение два часа.

– Что насчет лекарств? – спросила все еще стоявшая Люси.

– Я вернусь в четверг. – Анджелина сложила свои бумаги и убрала в большую сумку весы. – Могу помочь вам поменять лампочку над раковиной.

– Джон Милтон сказал, что купит лампочки.

– Когда?

Держась обеими руками за ходунки, Люси кивнула и запрокинула голову назад. Анджелина решила, что она мочится.

– Если честно, он еще с лета обещает.

– Уверена, что у меня дома найдется лишняя лампочка.

Когда Анджелина открыла дверь, Старушка опять залаяла – так громко, словно находилась прямо за спиной. Анджелина выскочила на бетонную плиту и поспешила к машине, крепко вцепившись в сложенный голубой зонтик.

Уилл знал, что сегодня утром Анджелине не нужно на работу, поэтому достал из ящика стола две разноцветные полосатые подложки под тарелки и разместил на столе так, чтобы их бахромчатые края соприкасались. Добавил подходящие салфетки, серебряные приборы и отступил назад, чтобы убедиться, что ничего не забыл.

Наверху хлопнула дверь, послышались легкие шаги Анджелины. Уилл посмотрел в сторону прихожей.

– Анджелина? – Она появилась на пороге, одетая в черные тренировочные штаны и белую кофту с V-образным вырезом. – Хочешь сока? – спросил Уилл.

Анджелина помотала головой. Когда она отвернулась к столу, Уилл заметил, что волосы у нее прямые и гладкие. Никаких прибамбасов. И лицо тоже чистое. Он не обратил внимания, но точно знал, что губы у нее не накрашены. Жена никогда не пользовалась губной помадой. Она была всё той же Анджелиной, в которую он когда‑то влюбился. А еще, когда она снова повернулась к нему, Уилл вспомнил, что грудь у нее с годами налилась. В руках она держала ключи.

– Омлет будешь?

– Я хожу в спортзал, – объявила Анджелина.

– С каких это пор?

– С сегодняшнего дня. В тот, который неподалеку. – Она бросила в кружку из «Старбакса», которую брала с собой в машину, чайный пакетик, залила его кипятком, быстро клюнула мужа в губы, и дверь за ней захлопнулась.

Уилл опустился на свое место за столом. Ему бы радоваться, что Анджелина выходит на улицу. Было время, когда он думал, что агорафобия матери передалась ей и она никогда больше не высунет носа из дому. Уилл встал и выглянул из заднего окна на веранду. Он до сих пор будто въяве видел, как раздавшаяся Анджелина в желтом топе для беременных (вскоре она должна была разрешиться Карой) кладет на новый кованый стол две желтые подложки под тарелки.

Стояло раннее лето; прохладным утром, сразу после их переезда в новопостроенный дом, один из первых в округе, Анджелине захотелось позавтракать на свежем воздухе. Уилл готовил очередную порцию кофе, а она направилась в патио с миской нарезанной дыни и корзинкой черничных кексов – первого лакомства, которое она когда‑то для него приготовила. После того утра Анджелина никогда больше их не пекла.

Когда Уилл услышал крики, первой его мыслью было, что жена наткнулась на змею, второй – что она упала. Когда, увидев в окно огромных черных птиц (одна сидела у Анджелины на голове, другая у ног, еще две расхаживали по столу), он бросился к жене на помощь, тело его двигалось как в замедленной съемке.