Их вагон был одним из последних. Машина скорой за пределы платформы не поехала. Ириша, двумя руками держась за живот, спотыкаясь и ругаясь, плелась сначала по вагону, потом по насыпи за мужем, который тащил её и свою (с гостинцами из дома) сумки.

«Кап, кап, кап…» – просочилось из реальности в тяжёлый сон. «Кап-кап-кап», – застучало дробью.

– Ой! Капает! – звонко, испуганно.

Кто-то трясёт Иришу за плечо:

– Просыпайся! У нас – потоп!

Она, подчиняясь, рывком садится на кровати. Тело откликается болью. «Как под грузовик попала». Смотрит на склонившуюся к ней светловолосую девушку в смешной длинной рубахе с завязками у ворота.

– Что это с тобой?! – девушка отшатывается.

– А что? – Ириша ощупывает лицо: нос, щёки – вроде всё на месте.

Черноволосая женщина постарше протягивает маленькое зеркальце. Из круглого оконца страшными глазами глядит незнакомка. Не может быть! Это же она сама! Теперь Ирина тоже с испугом разглядывает отражение: ещё вчера красивые рыжие локоны сейчас торчат в разные стороны ржавой паклей, лицо усеяно багровой сыпью. Но самые страшные – глаза!.. Вместо них – кровяные озёра, где не различить золотисто-коричневую радужку.

– Кровоизлияния… – вздохнула Ирина. – Сосуды полопались. Я неправильно тужилась.

В памяти всплыла вся эта ненормальная ночь…

Тряская дорога в дребезжащей скорой от вокзала до роддома. Санитарная обработка в нетопленом приёмном покое под холодным душем с куском коричневого хозяйственного мыла. Недовольная заспанная акушерка. Знобкий воздух родзала. Сердитые окрики:

– Неправильно тужишься! Не в ту сторону!

Неподчиняющееся, захлёстнутое немыслимой судорогой собственное тело… Крик младенца! Снова раздражённое:

– Говорила же, неправильно тужишься! Разорвалась вся! – и спокойней: – Дочка у тебя.

Потом – сонная палата, где она оказалась четвёртой. Укол. Сон. Странное утро, начавшееся звуком капели.

Капанье перешло в журчание.

– Ой-ой-ой! На мою кровать побежало!

Ирина засуетилась вместе со всеми. Лило с потолка. Конец ноября. Непогода. Крыша трёхэтажного здания протекла. Передвинули кровати как попало, лишь бы потолочный дождь не попадал на женщин. Прибежала санитарка, притащила тазы и судна, расставила под звонкие струйки.

Шёл одиннадцатый час, а детей ещё не приносили. Черноволосая Нина, рожавшая повторно, объяснила трём новеньким, что их роддом – железнодорожный, обслуживает прилежащий район и таких, снятых с поездов, как Ириша. Врачи, акушер-гинеколог и педиатр, тут – совместители.

– Вот когда она посмотрит ребятишек на своей основной работе, тогда придёт сюда. Наших принесут кормить уже после обхода.

– Как же они терпят, такие маленькие?! – возмутилась светловолосая Лена.

Наконец медсестра привезла в палату три орущих свёртка с красными от нетерпения личиками.

– А мне? – заволновалась Ирина.

– На твою педиатр наложила карантин, пока все анализы не придут.

– Почему?

– Ехала сама неизвестно откуда.

– Как неизвестно? Я из Челябинска, из мединститута…

– Я – не начальник.

Когда ребятишки замолчали, присосавшись к мамам, стал слышен тоненький жалобный плач из-за двери напротив. Ириша почувствовала незнакомое чувство тяжести в груди.

– Это она? – глаза наполнились слезами. – Она там одна?

– Сказала же – карантин!

Следующие три дня превратились для Ирины в настоящую пытку. Её девочка, которую поместили в отдельную комнату напротив, всё время плакала в одиночестве. Женщина ревела под дверью. Детская медсестра находилась в общей детской палате и заглядывала к наказанной малышке один раз в четыре часа: сунуть бутылочку со смесью. Даже не оставалась присмотреть за ней во время сосания.