– Лариса Ивановна, – немного смущённо и с упрёком тянет Полкан.

– Да ладно уж, доля наша такая, стоматологическая, страх внушать, – хохочет женщина. – Ну, давай, моя хорошая, садись, не переживай.

Полкан поворачивается ко мне, смотрит в глаза, потом опять вздыхает, подводит к креслу, усаживает и… опускается прямо на пол в ногах, продолжая крепко держать меня за руку.

– Это ещё что? – врач смотрит на него круглыми глазами.

– Я же не помешаю, – мягко говорит он. – Если ей так будет легче…

– Ну ладно, – на лице Ларисы Ивановны мелькает многозначительная улыбка, а потом она надевает маску.

В итоге всё оказывается далеко не так ужасно, как рисует моё воображение. Мне под анестезией восстанавливают зуб, дают советы, чем мазать синяк на челюсти. И всё это время я концентрируюсь только на пальцах, то сжимающих, то поглаживающих мою руку.

– Ну вот и всё, моя хорошая, – Лариса Ивановна выключает лампу и убирает инструменты. – Можешь вставать, только осторожно, чтобы голова не закружилась.

На ноги меня в итоге поднимают и тут же слегка прижимают, поддерживая.

– Стоишь? – тихо спрашивает Полкан.

Я киваю.

– Молодец. Подожди меня снаружи?

Киваю снова, выхожу из кабинета и за закрывающейся дверью слышу голос врача:

– Как у мамы дела, Полкаш?

О, господи! Это что, подруга его мамы?!

Богатырёв выходит из кабинета спустя пару минут и ведёт меня к машине.

– Ой, а как же… – уже возле двери соображаю, – а оплатить?

– Не переживай об этом, – мужчина садится за руль.

– Как это не пере… Полкан Игоревич, я так не могу, – говорю тихо. – Скажите, пожалуйста, сколько я вам должна.

– Я вычту у тебя из зарплаты, – он отмахивается.

– Ну… ладно, – немного успокаиваюсь.

Это по крайней мере можно будет проверить.

– Давай, рассказывай, – Богатырёв выкручивает руль, выезжая на трассу, – откуда такой страх? Ты обещала.

– Я сказала «может быть», – мямлю в ответ.

Мужчина кидает на меня внимательный взгляд, но тут же опять обращает всё внимание на дорогу.

– Когда я рос, – начинает он вдруг, – у нас кабинеты стоматолога были прямо в школе. Ужас что такое. Самая натуральная пыточная, можешь себе представить, со всеми этими трясущимися бор-машинами и цементными пломбами.

Меня передёргивает, а Полкан продолжает:

– Мы с пацанами однажды решили взорвать всё это дело к чёрту и подложили под кресло одну смесь… Ну, тебе знать не стоит, – ухмыляется, – но в наше время составляющие можно было относительно легко купить или достать.

– Как вы только выжили? – смотрю на него в ужасе пополам с восхищением.

– Чудом, не иначе, – фыркает мужчина. – В общем, взорвалось там всё так себе, разве что стекло в окне выбило – в него улетела какая-то деталь бор-машины.

Невольно смеюсь, представив себе эту картину и счастье школьников.

– Вам попало? – спрашиваю сочувственно.

– Отец так выпорол, что неделю следы сходили, – хмыкает Полкан.

Он уже сворачивает во двор моего дома и паркует машину на том же месте, что и вчера.

– Нельзя бить детей, – говорю негромко.

– Мне тогда было тринадцать, – пожимает плечами, – уже подросток.

– Всё равно, – качаю головой.

– Наверное, ты права, – кивает он. – Своего ребёнка я бы в жизни пальцем не тронул. Но тогда это казалось нормальным. Да и справляться со мной по-другому, как я сейчас понимаю, было практически нереально.

Невольно улыбаюсь, мужчина поворачивается ко мне, и я вздыхаю.

– Я вообще-то не боялась зубного, – говорю, глядя на свои переплетённые пальцы рук. – Но однажды, мне было лет, наверное, десять-одиннадцать, в районной поликлинике я попала к какой-то… какому-то врачу, она была, по-моему, злая на весь белый свет. Но дело даже не в этом, а в том, что… – прикусываю губу, поднимаю взгляд на мужчину, – в общем, у неё сорвалась рука. И мне поцарапало сверлом щёку, возле рта. Кожу содрало, не очень длинно, сантиметра полтора примерно. И не сказать, что это было так уж больно, ранку сразу обработали, но… у меня в голове что-то перемкнуло. Понимаете, стало так страшно, а вдруг мне попали бы, ну, не знаю… в глаз… Звучит глупо, наверное, но…