Чжу Хунцзюнь тоже вылез из машины и помочился у обочины, отчего на снегу зажелтели лужицы разного размера, в мгновение ока покрывшиеся коркой льда.

– Не знаю, приедет ли механик из посёлка. Подождём.

Затем все трое вернулись в машину, взялись за водку и принялись отхлёбывать из неё по очереди, чтобы согреться. Куриные ножки были любимым лакомством Чжао Хуаляна. Ши Цзинтянь и Чжу Хунцзюнь хотели заполучить у него хоть по кусочку, но тот в один присест умял по половине каждой ножки, да ещё и забрызгал обе их своей слюной. Он со смехом поднял руки и помахал ножками в воздухе, демонстрируя своё нежелание делиться.

– Вот болван, – пробормотал Ши Цзинтянь. – И как прикажешь нам это есть?

Чжао Хуалян, как будто не расслышав, откинулся назад и преспокойно снова за курицу, запивая ее водкой.

Снег в темноте белел так, что ночь казалась днём. Не в силах оставаться в промерзшей машине, Ши Цзинтянь позвал с собой Чжао Хуаляна и Чжу Хунцзюня, и втроём они выбрались наружу, чтобы посреди снега отыскать немного отсыревшего хвороста. В десяти с лишним метрах от своего внедорожника они, потратив немало сил, развели костёр. Заплясали языки пламени, озарив снег вокруг алыми отсветами. Ши Цзинтянь, Чжао Хуалян и Чжу Хунцзюнь сидели вокруг костра ка корточках, подставляя огню руки, чтобы согреться. Затем Чжао Хуалян принёс из машины гитару и, снова присев у костра, принялся перебирать струны.

– Сегодня ночью спать не будем, – сказал он. – Я вам буду играть на гитаре, а вы пойте песни. Как вам такое?

Видя, что никто не откликается, он продолжил:

– Какая колоритная ночь-то! Там снег застилает всё небо, тут горит костёр, распаляя наши чувства, а мы, эдакие «цыгане», в песне выразим всю нашу отвагу, чтобы эту минуту запомнили и земля, и снег.

Ши Цзинтянь натянул на голову капюшон своего пуховика и сказал:

– Пой, пой, нельзя же волков не привлечь!

– Здесь не Тибет, не Цинхай, не Синьцзян и не Внутренняя Монголия, – сказал Чжу Хунцзюнь. – Волков тут не водится.

– Спою тогда «Сегодня ночью я без сна», – перебирая пальцами струны, сказал Чжао Хуалян. И тут же между небом и заснеженной землей разнесся его звучный голос.

Отсветы костра плясали на снегу. Ши Цзинтянь, Чжао Хуалян и Чжу Хунцзюнь ждали механика, поедая куриные ножки и напевая песни, невзирая на снегопад. Две кости от куриных ножек и ребрышек они уже выкинули в снежную мглу за своей спиной. Вдруг, в какую-то минуту, Ши Цзинтянь заметил, что позади них, по разным сторонам, сверкают странно бьющие по глазам зеленые огоньки. С юго-востока, юга и юго-запада отчётливо проступили очертания трёх свирепых голодных волков, вставших полукругом около костра. Они не бросались на людей лишь потому, что их пугал огонь. Временами они облизывали пасти и носы длинными языками и кружили по снегу, низко склонив головы и принюхиваясь, а временами – вскидывали головы и пристально взглядывали на трёх людей, сидевших вокруг костра. Волки переглядывались между собой. Они учуяли запах мяса, исходивший от куриных костей. Конечно, куда лучше было бы досыта наесться этими тремя людьми. Волки ждали, когда костёр потухнет и представится удобный случай для нападения.

Допев песню, Чжао Хуалян присел у костра на корточки. Он глубоко задумался, сжимая в руках гитару: вспомнил Лань Яньэр, свою жену, которая решила с ним развестись. Он постарался отогнать от себя эти мысли и, переминаясь с ноги на ногу, сказал:

– Давайте лучше в машину вернёмся. Слишком тут холодно.

Но Ши Цзинтянь крепко ухватился за полы одежды Чжао Хуаляна и Чжу Хунцзюня, жестами показывая, чтобы те обернулись назад. Казалось, ту минуту даже воздух сгустился.