Винсент пошел еще дальше, даже звуков не издавал. Он красноречиво смотрел на Эрла. Надо признать, довольно умело. Любой наблюдатель сразу бы понял, что думает Винсент об интеллекте зомби. Но наблюдателей не было. Эрл, водрузив тяжеленный рюкзак на спину, замер, глядя прямо перед собой.

– Пошли уже, пень трухлявый, – смирился Винс в итоге.

Эрлу пришлось экстренно выныривать из мечтаний.

Он представлял себя могучим, несокрушимым исполином, способным победить натиск любой, даже самой сильной бури. Древесным исполином. Или попросту деревом. По его мнению, ничего не могло быть лучше жизни дерева.

Стоишь себе, растешь. Вокруг все так красиво… И никто никуда не спешит, не торопит… Птицы вьют на тебе гнезда и радуют своим пением… Твои детки растут у ног… Ветер приятно ласкает кожу… Зимой снег укрывает теплым одеялом… Весной можно понаблюдать зарождение жизни, а осенью – ее увядание…

– Гниль и тлен, Эрл!

Фарфетка отвлеклась от пожирания зелени и посмотрела на приближавшегося человека. Лошадь узнала хозяина и собиралась приветствовать. Она набрала побольше воздуха, пошире открыла рот и не издала ни звука. Голоса она не имела.

Винсент скривился.

Да и любой скривился бы от мысли, что эта жалкая чахлая кляча принадлежит ему. Казалось, тоненькие ножки лошади вот—вот сломаются, не выдержав вес собственного костлявого тела.

Жалкое зрелище.

И обманчивое.

Лучшие кумакские скакуны глотали бы пыль из-под копыт Фарфетки, участвуй она в скачках. Веса телеги позади себя лошадь и вовсе не замечала. По силе она дала бы фору целой тройке Гатийских тяжеловозов. Все это объяснялось довольно просто: как и Эрл, Фарфетка не жила в полноценном смысле этого слова.

В целом это логично. Зачем некроманту живая лошадь? Гораздо практичнее будет поднять клячу из мертвых.

Вот и Винсент размышлял так же. Однако его дар любил преподносить сюрпризы. Изъяны Фарфетки стали одними из них.

Например, еда. Как объяснить мертвой кляче, что ей не нужна еда?!

Лошадь жрала ВСЁ, ВСЕГДА и ВЕЗДЕ. Причем понятие ВСЁ – совсем не абстрактное. Рацион Фарфетки стал значительно шире, чем при жизни. Далеко не раз это чудовище ловило мелких грызунов и с удовольствием хрустело костями, перемалывая их в кашу.

Винса все чаще посещал страх проснуться с ногой в слюнявой пасти.

А ведь все, что в лошадь входило, еще должно было из неё выйти.

И выходило.

Все как положено: с другой стороны, и в переработанном виде. Именно переработанном. Что-то внутри мертвой лошади перерабатывало пищу в жидкий кисель ядовито-зеленого цвета. Да еще и с удивительным запахом. В мире не существует слов для описания этого запаха. Он не вписывался ни в одну выдуманную шкалу отвратительности, оставаясь далеко за ее пределами. В этом плане фантазия людей сильно ограничена собственным окружением. А любому окружению было далеко до Фарфетки.

Например, тухлые яйца. Взять парочку, смешать с хорошо полежавшей на солнце требухой, запихать всё в ботинок гонца, который носили лет десять не снимая, а сверху обильно полить дерьмом. Так вот, это аромат духов в сравнении с тем, что исторгала Фарфетка.

Исполнив долг приветствия хозяина, лошадь вернулась к трапезе. Винсент скривился еще раз.

Бросив бесполезный посох в кузов телеги, некромант повернулся к Эрлу.

Эрл летал. Нет, фактически он просто шел, но это действие выполнялось на чистой механике, без участия разума. А вот разум летал. Следовал за облаками. Одно из них походило на белую пушистую собачку, и Эрлу было интересно наблюдать за изменениями этого облака.

Все испортила телега.

БАМ! Эрлу пришлось остановиться. В столкновении двух тел победило то, которое обладало большей массой.