Пушкин не придумывает ничего искусственно, «за советом к гадалкам не спешит», его поэтические образы и сюжеты рождены не бабскими причитаниями и приворотами, а жизненным наблюдением и потому особенно убедительны и необычайно одухотворены и естественны.

И пишет он не только о том, что узнал, а выражает стремление понять что – то еще непознанное, через художественное слово материализовать, вплоть до тактильного ощущения, нечто невидимое и ускользающее в повседневных заботах и тревогах. Любовь к природе и людям живая и искренняя, а не вымученная; не музейная, не академически застывшая, не «нанятая совестью» (по Достоевскому), он, говоря словами Д. Вазари «…к благородной человечности своей натуры присоединил в качестве прекраснейшего украшения изящную приветливость в обращении со всеми людьми и во всяких родах делах».

Возникает ощущение, что пишутся тропари на голубом небосводе, потому что ты начинаешь как будто возвышаться над землей и как будто парить в чистом прозрачном воздухе. И, проснувшись поутру, твердишь себе: «Слава Богу, ты жив, а значит, быть добру».

Пунктуальное фиксирование, точнее, почти «зеркальное» следованием за жизнью России, до бесконечности углубляющий и дополняющий богатство впечатлений от самого поэтического образа.

И напрашивается у автора книги: « Хрустальный купол небо, наполненный прозрачной голубизной, был призрачно ясен, неподвижен. Предчувствие холодов смотрелось на его гладких отбеленных поверхностях»:

А у Пушкина звучит:

***

Поэт равной мере реален и фантастичен, познал грех и святое, ценитель собственного мнения, свободы и достоинства, считающий все чины и отличия в искусстве вредными, невозможно забыть ничего из написанного Пушкиным, даже подстрочного, даже ненужного.

Поэт есть прежде всего психолог, он не изображает нам быт с насыщенностью вещами, суетой, тревогами, но только душу человеческую и мысль человеческую с их тайными и явными стихиями и неуловимыми переходами, преемственностью, увлекает нас потоком ума и высотой душевного строя.

И с этой точки зрения, каждая поэтическая новелла Пушкина, как завершающее произведение, как надежда понять: «… кто мы и откуда,//Когда от всех тех лет //Остались пересуды, //А нас на свете нет?» – (17-е стихотворение Юрия Живаго); ведает о ликах древних богов в детальных перечислениях, что он и сам будто среди них, важных, обнаруживающих достоинства и таких ароматных, понятных и доступных, что хочется говорить с ними, трогать… В портретах поэтических Пушкин изображает действительность и породы человеческие как ваятель вековечного:

Поэзия в образе Паллады – текст в вооружении Духа, обладающий искупительным действием, покровительствующий Искателям своих дорог и своей судьбы. Хранитель культурного шифра, кода Руси в мистических и реальных лабиринтах космоса (по легенде, палладий упал в Трою из космоса). Устремленный к русскому человеку, к его «движущейся душе» (определение Пушкина), в жертвенном служении России. В огненном настроении помнить все, все собрать по крохам. Все, что единство Родины есть: былины, языки, колокола, лики святых и потехи скоморохов.

Как палладдий хранится в Риме в храме Весты (перевезенный потомками Энея из Трои), так и поэзия Пушкина бережет «ларец русской души» в героях эпического культурного пространства Родины, которые служат ей не на показ, а так, чтоб свободой и волей дышали люди и которых хоть на части руби, но Россию они не разлюбят