Сегодня и утром, и после обеда много работал и высказал в одной статье мысли, характерные для воззрений канцлера.

Утреннее издание «National-Zeitung» от 11-го сентября содержит в себе статью под заглавием: «Aus Wilhelmshöhe», которая в первой части своей жалуется на слишком почтительное обращение с седанским пленником и этим поддерживает весьма распространенное заблуждение. По ее мнению, Немезида должна была бы быть менее любезна с человеком 2-го декабря, издавшим законы безопасности, устроившим трагедию в Мексике и начавшим настоящую ужасную войну. Победитель ведет себя слишком великодушно. Таков голос народа, которому, по-видимому, сочувствует автор. Мы ни в каком отношении не разделяем этого воззрения. Во всяком случае, общественное мнение чересчур склонно политические отношения и события рассматривать с точки зрения частной жизни и требовать, чтобы при столкновениях между государствами победитель произносил суд над осужденным с нравственным кодексом в руках и наказывал его за то, что он свершил дурного по отношению к нему, а также и по отношению к другим. Такое требование вполне несправедливо; ставить его – значит совершенно не понимать сущности политики, к которой вовсе не относится понятие о наказании, награде и мести, это значит извращать самую душу политики. Политика должна наказание тех или других прегрешений государей и народов против нравственного закона предоставлять божественному провидению, держащему в своих руках судьбу битв. Она не имеет ни права, ни обязанности быть судьею; при всех подобных случаях она может лишь ставить вопрос: в чем заключается здесь выгода моей страны? Каким образом я могу наилучшим и плодотворнейшим способом воспользоваться этой выгодой? Душевные движения в области политического расчета имеют так же мало права гражданства, как и в области торговли. Политика не должна мстить за то, что свершилось, а должна заботиться только, чтобы не повторялось ничего подобного.

Применяя эти начала к нашему случаю, к обращению с побежденным и пленным императором французов, мы позволим себе спросить: каким образом могли бы мы наказать его за второе декабря, за законы о безопасности, за события в Мексике, как бы все это ни казалось нам несправедливым? Не только законы политики не позволяют нам думать о мести за поднятую им войну, но, действуя последовательно, мы должны были бы наказывать каждого отдельного француза в том духе, как это делал Блюхер, по словам «National-Zeitung», так как вся Франция, со всем своим тридцатипятимиллионным населением, сочувствовала мексиканской экспедиции, так же как и настоящей войне, и притом с величайшим рвением. Германия должна просто спросить себя: какую пользу можем мы извлечь из Наполеона, будем ли мы с ним дурно или хорошо обращаться? Как мне кажется, на этот вопрос ответить нетрудно.

В 1866 году мы опирались на те же принципы. Если в некоторых мерах этого года, некоторых постановлениях Пражского мира можно усматривать месть за сделанное нам оскорбление, наказание за погрешности, вызвавшие войну, то, во всяком случае, и те, которые пострадали от этих мер и постановлений, не были именно те лица, которые заслуживали мести и строгого наказания.

Суббота, 18-го сентября. Утром написал статьи для Берлина, Гагенау и Реймса. Между прочим, я касался там фразы Жюля Фавра: «La république c’es la paix!» Логическое развитие моей мысли заключалось главным образом в следующем: Франция в последние сорок лет при всех своих формах правления хотела быть миром и при всех этих формах оставалась полною противоположностью этому. Двадцать лет назад империя, а теперь республика хочет быть миром. В 1829 году говорили: «Легитимизм есть мир» – и в то же время составлялся русско-французский союз с целью нападения на Германию. Этому помешала только революция 1830 года. Известно также, что мирное правительство короля-буржуа в 1840 году хотело у нас отнять Рейн, и никто не забыл, что Вторая империя вела войн больше, чем это было при всех других формах правления. Мы можем из этого заключить, чего можно ожидать от уверений г. Фавра относительно его республики. Всем таким фразам Германия может противопоставить другую: «La France c’est la guerre» и действовать сообразно этому убеждению, требуя уступки Меца и Страсбурга.