Прижимая руки к сильно бьющемуся сердцу, стараясь говорить как можно спокойнее и тверже, она ответила:

– Я не знаю, как к вам попали эти бумажки… Можете их посылать куда угодно… Я покупала в магазине Штрумме – и за все расплатилась.

– Расплатились? – насмешливо протянул Рущинский. – А где доказательства? Нет, вы не расплатились… За услуги, которые вам оказал господин Штрумме, он требует тоже услуги… Той, о которой я уже вам сказал…

Услуги!.. Мгновенно в памяти Таси всплыла картина ее последней встречи со Штрумме. Чуть согнув в полупоклоне свою высокую, худую фигуру, этот любезный старик говорил что-то такое об услуге за услугу. Он действительно оказал ей услугу, отпуская вещи в кредит, но какую ответную услугу могла оказать ему она? Тася тогда не придала его словам никакого значения, так же как не придавала значения и распискам. Пустая формальность! Только после бурного объяснения с мужем она стала смутно догадываться, что Штрумме неспроста так охотно предоставлял ей кредит и даже уговаривал не стесняться и брать побольше… Очевидно, у него были какие-то неизвестные ей, тайные намерения. И его совет ничего не говорить мужу, и его слова о взаимном секрете приобрели новый, опасный смысл.

Да, еще там, в Берлине, Тася стала понимать, что совершила большую ошибку, и поэтому так настойчиво торопила мужа поскорее уехать домой, в Москву. Казалось, что все давным-давно ушло в прошлое, и ей никогда не придется ни о чем вспоминать. И вот сегодня, сейчас, ей напомнили об этом. Могла ли она даже подумать о том, что придется так ужасно расплачиваться за свои поступки там, в Берлине!.. Как может теперь она доказать, что никаких обещаний Штрумме не давала, что полностью расплатилась с ним и вообще даже не думала ни о чем плохом?..

Да, доказательств у Барабихиной не было. Отчаяние, страх сжимали ей грудь…

– Уходите немедленно! Уходите! Я буду звать на помощь! – говорила она.

Рущинский угрожающе поднял руку.

– Тише! – властно сказал он. – Вы только погубите себя! Не забывайте о муже… Вам не достаточно этих документов? Хорошо! Я вам представлю еще один, подтверждающий ваши отношения со Штрумме. Вот он!

Рущинский шагнул к радиоле, быстрым движением открыл крышку, вынул из своей папки целлулоидную патефонную пластинку и запустил механизм. В комнате зазвучала чудесная русская песня «Метелица». Пел Лемешев. Тася подняла голову и расширенными от удивления и страдания глазами следила за Рущинским. Поставив пластинку, он закурил и посмотрел на Тасю. На какое-то мгновение песня как бы отгородила ее от кошмара, который опутывал ее, душил.

«…Ты постой, постой, красавица моя…» – пел Лемешев. И вдруг песня оборвалась. Наступила пауза, и затем скрипучий деревянный голос на ломаном русском языке четко произнес: «Пусть фрау Барабихин не вольновальсь… Это мой кляйне презент фрау…»

«О, господин Штрумме, – услыхала Тася свой голос. – Но как на это посмотрит муж?»

И снова скрипенье на ломаном языке: «Вы умный женщина. Муж ничего не должен знайт… Мы с фрау Барабихин будем иметь, как это по-русски, – гехейм… секрет… Когда-нибудь фрау сделайт мне тоже услуга за услуг… Абер аллее… Все будет в секрет…»

Рущинский, сунув в пепельницу окурок, остановил диск радиолы, снял пластинку.

– Слыхали? – спросил он. – Убедились? Не думаю, чтобы вам доставило удовольствие прослушать эту пластинку еще раз, в кабинете следователя, после того как вас арестуют, а может быть, и не только вас…

Тася была окончательно раздавлена, теряла последние остатки сил и самообладания. Рущинский видел это и спешил.

– Все, что вы сейчас прочли и прослушали, я оставлю вам, а сам растворюсь, исчезну. Вы меня никогда больше не увидите, слышите – никогда! Но услуга за услугу. Я пройду в кабинет, просмотрю бумаги, и никто, ни одна человеческая душа об этом не узнает.