Жан Морейль был принят у мадемуазели Лаваль на правах близкого друга. Лионель воспользовался этим, чтобы, насколько позволяла ему вежливая холодность жениха Жильберты, установить с ним более тесное знакомство. Он старался бывать там, где бывал Морейль: на гольфе, теннисе, в фехтовальном зале. Но через несколько дней подобного рода слежка показалась ему если не смешной, то совершенно бесполезной, и он решил отказаться от нее, тем более что бывший метрдотель Обри следил за ним неустанно и не заметил ничего подозрительного в поведении молодого человека.

Лионель сообщил графине о своем решении. Но неожиданно он встретил в ней резкий отпор, тем более непонятный, что для этого не было никакой видимой причины.

– Я совсем недолго наблюдаю за Морейлем, – сказала она, – и уже составила себе о нем мнение. Я чувствую, я уверена, что он от нас что-то скрывает. Его задумчивость, его озабоченность что-нибудь да значат. В его жизни есть какая-то тайна…

– Какая же? – с раздражением воскликнул Лионель. – Говорите яснее, черт возьми!.. Ведь я…

– Мы узнаем какая, будь спокоен, – сказала мать. – В настоящий момент у меня всего только такое впечатление. Но мои впечатления меня редко обманывают.

Это была правда. Лионель часто преклонялся перед проницательностью матери.

– Я знаю, – сказал он, – у вас есть чутье. Боюсь только, что вы теперь свои желания принимаете за предчувствия. Черт возьми! Мне хочется, чтобы Жильберта стала моей женой, ведь у этой девчонки туго набитая мошна!

– Надо, чтобы ты на ней женился! – сказала мадам де Праз.

Лионель поглядел на нее довольно непочтительно.

– Да что с вами такое? «Надо, надо!»… Надо было бы, да! Но раз мы не можем убедить Жильберту в том, что Жан Морейль ее недостоин, нам придется придумать что-нибудь другое для того, чтобы она не вышла ни за него, ни за кого-нибудь другого! Я придумаю, будьте покойны!

– Нет! Нет! Это глупо! – воскликнула графиня.

– Честное слово! Вы меня смутили. Неужели я вас пугаю? Ведь я ничего не сказал!..

– Боже! Лионель, что ты такое подумал? Нет, нет! Я тебя ни в чем не подозреваю, дитя мое!

– Неправда!.. Я видел испуг в ваших глазах.

– Нет! Нет! Нет! Не верь этому, мой мальчик!

Она бросилась обнимать его, умоляя о прощении. Но он не менял своего каменного лица и не спускал с нее жесткого взгляда.

Она обвила руками шею сына и подняла на него полные любви бесцветные глаза.

– Не надо сердиться! – сказала она. – Тебе ничего не надо придумывать, мой мальчик! Уверяю тебя… Слышишь, уверяю тебя, что у Морейля что-то есть, что-то, что он от нас скрывает! А раз он что-то скрывает, то это скверно для него и превосходно для тебя!..

Чувствуя, что он сдается, она нежно и настойчиво продолжала:

– Хочешь, я тебе помогу? Да? Не правда ли? Я сама повидаюсь с Обри и разберу хорошенько, в чем там дело…

– Как хотите! – промычал Лионель.

В тот же вечер возле дома № 47 на улице Турнон остановился автомобиль. Из него вышли графиня де Праз с сыном. Оба вошли в квартиру привратника.

Обри уже поджидал их. Он кланялся не переставая.

Отвратительная физиономия. Седоватый человечек с лживыми глазками. Голова, втянутая в плечи. Длинные руки гориллы. Вкрадчивая походка… Благодаря своей профессии Обри сохранил умение делаться незаметным, стушевываться, бесшумно двигаться и действовать втихомолку.

Метрдотель никогда не должен привлекать к себе внимания. Он должен как-то витать над столом, за которым прислуживает, мягко прикасаться к серебру, стараясь заглушить его звон, передвигать посуду, не издавая бряцания. Это – человек-невидимка. Самые опытные из них добиваются того, что создают впечатление, будто все делается само собой, по какому-то волшебству, каким-то призраком, который, разливая вино, шепчет вам на ухо: «Барзак», «Шамбертен», «Амонтильядо».