Он уставился на птицу сосредоточенно и напряжённо, словно читая на расстоянии мелкий шрифт. В мгновение ока павлин убрал свой хвост и чинно удалился.

– Ну и что вы на это скажете? – спросила я не без гордости.

– Таких длиннющих уродливых лап в жизни не видел, – признался мужчина. – Бьюсь об заклад, что этот негодяй перегонит автобус.

Одни искренне поражены зрелищем павлина (даже не распустившего хвост), не подавая вида, других оно раздражает. Вероятно, им кажется, что птица их презирает. Но и сам павлин весьма наблюдательный и придирчивый наблюдатель. Гостей нашей фермы встречает не собачий лай из‐под крыльца, а вопли павлинов, глазеющих на постороннего из травы, из‐за кустов, а то и с крыши, куда они взлетают, чтобы лучше видеть, кто к нам пожаловал. Один из моих питомцев шагнул навстречу машине с людьми, подъехавшими для покупки телёнка. Завидев птицу, седой старик и шестеро белобрысых босых ребятишек сгрудились на краю кузова. Вид степенной фигуры, преградившей путь, их явно обескуражил. Они сидели тихо, пока павлин разглядывал их, с предельным снобизмом откинув головку назад, а его свёрнутый шлейф золотился под солнцем.

– Что оно такое? – насупившись, спросил, наконец, один из малышей. Старик выбрался из машины и уставился на павлина, с изумлением узнавая что‐то ему знакомое.

– Последний раз видел такошнего ещё при жизни дедушки, – признался он, почтительно снимая шляпу. – Когда‐то наши их держали, а теперь нет.

– Что оно такое? – повторил свой вопрос ребёнок тем же капризным тоном.

– Это птичий царь, дети! – ответил старик.

Дети восприняли сообщение молча. Минуту спустя они залезли обратно в машину, продолжая глазеть на павлина с таким насупленным видом, будто старик сказал им правду. Горькую правду.

Большей частью павлины дефилируют весной и летом, когда им есть, что показать. Обычно шествие начинается вскоре после завтрака, с перерывом на полуденную жару, чтобы возобновиться ближе к заходу солнца. У каждого самца имеется любимая площадка, на которой он выступает ежедневно в надежде приманить прохожую курочку. Но, как мне удалось узнать, кого не волнует ходячая роскошь, помимо того электрика, так это самку. Она не видит её в упор. Посмотрит, сморгнёт и тут же отводит взгляд. А кочет всё вертится, распушив дрожащую радугу, шаркая по земле крыльями цвета глины, выгибая шею, разевая клюв и сверкая глазками. А кура тем временем занимается любимым делом, тщательно изучая почву, как будто жучок в траве ей важнее развёрнутой карты мироздания, которая колышется в двух шагах от неё.

Некоторые склонны думать, будто хвост распускает только взрослый самец и только в присутствии самки. Это не так. Едва появившись на свет, цыплёнок уже задирает хвостик размером с ноготь большого пальца, вышагивает, кружится и кивает как трёхлетняя особь, которая делает это с каким‐то основанием. Павлинихи задирают хвост, завидев что‐то подозрительное на земле, или просто когда им нечем заняться на свежем воздухе. Свежий воздух ударяет в павлинью голову, настраивая её обладательницу на спортивный лад. Вот они и пляшут или гоняются друг за другом вчетвером вокруг дерева или куста. А иногда метнётся какая‐то самочка павлина сама за собой, венчая лихорадочную погоню неистовым прыжком, а потом убежит, будто она не при делах.

Самец нередко повышает голос синхронно с подъёмом хвоста. Его лапы как будто улавливают эхо подземных колебаний, пронизывающих его снизу доверху, находя выход в пронзительном крике: И-у-ии!

Меланхоликам этот звук кажется меланхоличным, а истерики слышат в нём истерию. Мне он неизменно напоминал радостное приветствие какому‐то незримому нам парадному кортежу.