Под осуждающие и неприязненные взгляды, я собрала «остатки роскоши» и принялась думать, что делать дальше. В кармане лежал телефон, но на этом все. Бумажник с картой остался наверху, а возвращаться назад было нельзя. Меня ждал там адский огонь в некогда любящих глазах. Я не хотела дотронуться до него и обгореть целиком. Просто не могла себе этого позволить.

Что ж. В сумках была не только одежда. Украшения, подаренные супругом, запакованные в красивые бархатные коробы, тоже покоились там же. И части из них суждено было уже сегодня ночью отправиться в ближайший ломбард.

Иного выхода я не нашла. Как бы ужасно это не выглядело со стороны, а деваться мне было некуда. В Москве я никого не знала, Полина и Саша не в счет, это были просто… знакомые, подругами я назвать их не могла, и разбалтывать все то, что произошло сегодня не стала бы ни за какие деньги. А ночевать где-то было нужно…

Как только я получила внушительную сумму в ломбарде и покинула его под недоверчивый взгляд сотрудника, я вбила в поисковик ближайший отель. Что угодно. Лишь бы кто-то дал мне сегодня возможность упасть на кровать и рыдать на ней до самого рассвета. Больше я ничего не желала. На большее уже не была способна.

Завтра я должна буду стать сильной и думать о том, что делать дальше, как быть. Завтра я обязательно заставлю себя придумать хоть какой-то план, но сегодня, сейчас… сил уже ни на что не осталось.

Я очень сильно заблуждалась. Заблуждалась в том, что на следующее утро что-то придумаю, что в голове тут же родится какой-то стоящий план, что все решится, обязательно решится само собой.

На деле этого, разумеется, не произошло. Я проснулась одна, в пустом, безжизненном номере, куда приехала вчера за полночь, вся в слезах, тем самым, напугав администраторов и доставив им хлопот. Ничего не изменилось со вчерашнего дня ни к худшему, ни к лучшему. Сердце по-прежнему ныло, голова гудела, руки тряслись.

Все, что пришло в голову – это написать ему. Написать своему мужу, снова попросить у него прощения, попросить дать возможность объясниться, поговорить.

Я так и сделала после того, как заставила себя принять душ и переодеться со вчерашнего дня. Однако мое сообщение осталось непрочитанным. Как и последующие пара дюжин. Обычно Тагир сразу реагировал на мои смс ему и так желанная сейчас двойная синяя галочка почти сразу украшала экран телефона, но не сейчас.

Сейчас все было иначе. Я больше не была той любимой Аврелией, которую он готов был защищать, оберегать, любить, носить на руках. Та Аврелия оказалась наваждением, призрачным силуэтом в густом тумане, чем-то ненастоящим, и теперь Тагиру в одиночку нужно было ломать себя, руша этот образ в голове.

Боже, как мне было жаль, если бы он только мог понять, если бы только на мгновенье, на секундочку мог почувствовать все то, что чувствовала я… но это было невозможно. Как и вернуть наши отношения. Я понимала, что этому не бывать, понимала это головой, чувствовала сердцем, но душа, моя израненная душа все равно тянулась к тому, кого признало своей половинкой. Жаль только, что так поздно.

Я потратила три дня на пустые попытки дозвониться, дописаться, достучаться. И поняла окончательно, что этого не случится, когда меня, наконец, занесли в черный список. Наверное, Тагиру просто надоел не затыкающийся телефон.

И все же я надеялась. Не знаю, как, не знаю, почему, не знаю, каким образом, но каждый раз ложась спать в полночь в полном одиночестве, в холодной и пустой кровати, я крепко зажмуривалась и представляла себе, что уже совсем скоро снова окажусь в нашей с Тагиром постели, что он будет обнимать меня, как прежде, будет шептать ласковые глупости на ухо, соблазнять и вовлекать в разные эксперименты. Я надеялась, что все так или иначе образуется. Все должно было, просто обязано было наладиться.