Большой и тяжелый, он движется прямо на меня с небывалой легкостью. А мне снова страшно и я делаю еще один шаг назад, но упираюсь спиной в стену. Дорожка, по которой еще можно было сбежать, оказывается по правую сторону — вроде бы рядом, но даже шаг в сторону я сделать не в силах, да и поздно.

Он нависает надо мной, обволакивая жаром своего тела. Я делаю глубокий вдох и снова разбираю этот момент на молекулы самых разных ароматов. В личном, только моем, хранилище ароматов появляются новые — сейчас Тимур пропах солнцем, воздухом, ранней, но такой теплой весной. От него пахнет сиренью, дождем и грозой. Наверное, так и пахнет свобода. Жажда жизни.

Он сумел вырваться, и теперь изменился даже запах его кожи, который я помнила. Это лишний раз напоминает мне о том, что я со своей стерильной жизнью рядом с ним совершенно лишняя.

Но убегать уже поздно.

— Раз я не сплю и не умер от скуки от этих зубодробительных учебников, значит и ты… Настоящая? Да, Божья Коровка?

Голос Тимура низкий и хриплый, его вибрации бьют прямо в солнечное сплетение, и мое сердце начинает биться, как пойманная в силки птица.

Когда он вдруг перехватывает мой подбородок, чтобы я ответила на его взгляд, у меня больше нет сил спорить или возмущаться.

Бездонные и темные, как небо над нашими головами, я мигом теряюсь в его взгляде. Тимур с невероятной жадностью рассматривает мое лицо, явно ищет подтверждение хоть каких-то чувств, которые зачем-то привели меня сюда.

Ему нужны объяснения моему появлению, а я не знаю, что написано у меня на лице в этот момент. Разобраться сейчас в своих чувствах невероятно тяжело. Их слишком много и все они диаметрально разные. Противоречивые, сомнительные, постыдные.

— Прости, мороженого нет. Не заработал. Есть только бесконечные тесты и нудные учебники по анатомии, но их облизывать не предлагаю.

— Но почему ты учишься… здесь? На стадионе? Почему так и не снял отдельную квартиру, ведь я знаю, у тебя есть собственные деньги. Ты хорошо зарабатывал, а в России не успел потратить все, хоть и старался. Так почему ты все равно живешь в общежитии?

— А ты представь, как это будет выглядеть в глазах моих воспитанников, если я начну парковать собственный «Геленваген» рядом с разбитой девяткой директора. Как они будут относиться ко мне, если будут знать, что я живу в элитном комплексе, и за вечер на шлюх могу потратить больше своей зарплаты? Станут они меня слушаться? Будет им дело до моих уроков? Теперь, в России, я больше ничего из себя не представляю. Мое прошлое не имеет для них никакого значения, а как тренер, я только начинаю. Честнее перед ними и самим собой будет жить так же, как мои воспитанники.

— Но ты не сможешь скрывать вечно, кто твой отец.

— Однажды они обязательно узнают, — кивает Тимур. — И будет еще сложнее доказать, что я работаю здесь не для того, чтобы помочь ему с пиаром. Пойми, такие люди, как здесь, в интернате, презирают  таких людей, как мой отец. У них на подкорке прописано недоверие к ним. Сейчас мне на руку то, что я живу здесь с ними, они видят меня каждый день. И видят, как я «работаю за еду», как ты выражаешься. А если я стану жить на широкую ногу, то в их глазах я точно стану пустым местом. Я говорил ему, когда ушел из дому, и повторяю тебе теперь — ни он сам, ни его связи, ни тем более его деньги мне не нужны… Но есть еще одна причина, почему я вынужден учиться именно на стадионе…

— Какая же?

— Я здесь, потому что у моего соседа по комнате сегодня будет секс, а у меня — нет… По крайней мере, я был уверен в этом до того, как увидел тебя.

Его большой палец медленно скользит по моему подбородку и ложится на нижнюю губу. Темный взгляд опускается на мой рот.