– Малявина, бездарность, таким, как она, не место на сцене.

– Ну, почему же, о ней долгое время говорили как о самородке.

– Тоже мне, самородок. Ни дня без алкоголя, откровенные наряды, извращенная страсть к молодым мальчикам и муж, который за все это платит. А как мужа не стало, так она и сдулась. – Он зло усмехнулся. – Самородок.

– Может, вы не знаете, но в скором времени планируется грандиозное возвращение дивы на большую сцену.

– Кому она нужна? – скептически заметил журналист.

– Кому-то все-таки пригодилась. Отсиделась два года в тени, собирается замуж и снова штурмует сцену.

– Вы-то откуда знаете? – недоверчиво поинтересовался Крапивин.

– Моя тетушка большая поклонница Малявиной. Она о ней знает все.

– Бред какой-то, – фыркнул Крапивин, прикрывая махровым халатом тощие коленки. – И что, мы должны с ней встречаться?

– Вам необязательно.

– Нет уж, – он не стал дослушивать меня, – поедем вместе. Мне даже интересно посмотреть в глаза этой бездарщине.

…Екатерина Захаровна Малявина покорила наш славный город своим волшебным голосом лет семь назад. Несколько раз штурмовала столицу, но там, как оказалось, без нее талантов хватало. А вот у нас в Тарасове она как-то легко и быстро прижилась, и карьера ее, равно как и материальное благосостояние, стали расти не по дням, а по часам. Я никогда не жаловала оперу и не была поклонницей таланта Малявиной, но, благодаря моей любимой тетушке Миле, знала об этом самородке немало. Я не находила никаких изъянов в ее соловьином пении, хотя из статьи Крапивина узнала, что любители оперы «корчатся от ужаса и закрывают уши, слушая этот отвратительный голос, который сама Малявина предпочитает называть чудным серебристым сопрано».

Встретиться с некогда прославленной оперной певицей нам не составило особого труда, достаточно было назваться журналисткой из Москвы, прознавшей о скором возвращении дивы на сцену, и мне немедленно был дан зеленый свет. Крапивин в данном случае выступал в унизительной для него роли – фотографа.

– Вы раньше встречались с Малявиной лично? – поинтересовалась я до того, как вручила Эдуарду Петровичу фотокамеру.

– Слава богу, я не встречался с ней лично, – ответил он.

– Тогда будете моим фотографом.

Крапивин очень беспокоился о своей репутации и не хотел выяснять отношений с Малявиной, «весьма скандальной дамочкой» (если верить информации Эдуарда Петровича), поэтому предпочел сохранять инкогнито.

Малявина назначила нам встречу у себя дома в двенадцать часов дня.

– Неужели вы думаете, что эта старая калоша решила отомстить мне за прошлые обиды? – с удивлением поинтересовался Крапивин, когда мы подъезжали к загородному дому певицы.

– Этой старой калоше нет еще и сорока, – встала я на защиту Малявиной. – То, что касается ее мести, – я чуть помедлила с ответом, – не думаю, что именно она пытается вам отомстить.

– А кто?

– Это мы сейчас и попытаемся выяснить. Кто-то у нее появился, влиятельный, обеспеченный. Иначе униженной вдове не удалось бы вернуться на сцену. Но вокруг нее кипит работа, в нее вложены большие деньги.

– Вы думаете, покровители Малявиной меня запугивают?

– Не исключаю такой возможности. Боятся, что вы попытаетесь испортить феерическое возвращение оперной певицы и вложенные бабки попросту сгорят.

– Да, я запросто могу спутать им все карты, – злорадно улыбнулся журналист. – Это надо записать. – Крапивин засуетился, достал из кармана ручку, маленький блокнот и быстро сделал несколько записей. – Это будет бомба! – Эдуард Петрович уже ерзал от удовольствия, когда я попыталась вернуть его «на землю».

– Приехали.