– Какую жертву?

– Она его не дострелила тогда, в Локоте. Некий… Вася Меренков. Он дал нам показания, мы составили фоторобот, провели колоссальную работу в Брянске и вышли на след одной дамы по фамилии Гинзбург, проживающий ныне в Серпухове. Она оказалась как две капли воды похожей на ту, что мы ищем.

– Но ведь этого же недостаточно!

– Согласен. Но мы никуда и не торопимся. Пока надо на какое-то время оставить ее в покое, чтобы как следует последить за ней и собрать, по возможности, все доказательства. Контакты ее проверить, удостовериться в личности. Но чутье мне все же подсказывает, что мы вышли на верный след…

Сабуров ничего не ответил старому другу. А тот, вернувшись вечером домой, не обнаружил вахтера Дударева – сменщик сказал, что тот приболел, и взял отпуск за свой счет на три дня. Сам же Дударев в это время ехал в поезде в Серпухов, где ему предстояло встретиться с Антониной. Правдивость истории, рассказанной Сабуровым, все больше и больше порождала в его душе сомнения, и он решил, встретившись с человеком лицом к лицу, сам отсеять их.

Следующим же утром ему посчастливилось встретить Антонину возле продмага. Возраст сказался, она, конечно, изменилась, но видавший виды старик – ветеран НКВД – смог все же узнать бывшую коллегу.

– Антонина, – еле слышно бросил он, проходя мимо нее. Она обернулась. – Не узнаешь?

– Нет, – абсолютно не скрываясь, спокойно ответила пожилая женщина.

– Я Дударев.

– Какой Дударев?

– Николай. 41-й год, эвакуацию мельницы и председателя колхоза Меренкова помнишь в Брянске?

– А, – она слегка хлопнула себя по лбу, но встрече, казалось, была не очень рада. – Как дела?

– Нормально. Привет тебе от Сани Сабурова.

– Где он сейчас?

– В Москве, совет ветеранов МВД возглавляет, большой человек, друг Андропова.

– Ты тоже там?

– Да. А ты тут?

– Как видишь.

– Почему в столицу не поехала?

– А кто меня туда звал?

– Ну, могла бы все-таки… после войны многие ехали… особенно кто в партизанах служил…

– Ты ведь знаешь, что я осталась на оккупированной территории.

– Ну сейчас за это уже не судят, времена-то нынче не сталинские.

– Ну и что? Мне и здесь хорошо…

– Понятно, почему, – с осуждением бросал Дударев.

– Что тебе понятно?

– То же, что и тебе. Сабуров рассказал Андропову, что ты палачом в Локоте была во время войны, – старик предпочел умолчать о собственной гнусной роли в этой истории. – Даже свидетели уже нашлись. Хорониться тебе надо, уезжать отсюда.

Она обомлела:

– Я? Палачом?

– Да я и сам не верю! Только КГБ-шникам поди докажи!

По взгляду Антонины Дударев понял, что она не врет. Старые коллеги не стали бы скрывать друг от друга даже неприглядных фактов собственной биографии, коих знали в избытке. Дударев, как сам считал, разбирался в людях, а Антонина была застигнута им врасплох – врать в такой ситуации получается меньше всего.

– Что же мне делать?

– Говорю тебе, уезжать, прятаться надо.

– Как? А как же семья?

– Тут не о семье, тут о жизни уже думать надо…

– Какой ужас… – женщина спрятала лицо в ладони. – Какая гнусность! Как он мог?! Он же знал, что это неправда! Зачем он так поступил?!

– Ты правда, что ли, того? Не служила у них?

– С ума сошел?! – вскрикнула Антонина, поневоле привлекая внимание прохожих.

– А фамилию зачем сменила?

– Замуж вышла.

Старик хлопнул себя по лбу – худшие опасения подтвердились, Сабуров соврал. Он как безумный, на ватных ногах, отмахиваясь от Антонины как от призрака, побрел задом наперед и скоро скрылся за поворотом соседней улицы.

За встречей издалека наблюдали сотрудники КГБ, которым было предписано следить за Антониной и категорически запрещено вмешиваться в ее контакты. Они действовали строго по инструкции – установили адрес гостиницы, в которой проживал Дударев, и скрытое наблюдение за его номером. Одновременно выяснили номер поезда, на котором он должен был вернуться обратно – и очень удивились, когда он на него не пришел. Решили тайком проникнуть в номер, из которого он не выходил уже сутки – и обнаружили там его в петле.