И даже после просмотра, провожая Никиту к машине, веду себя слегка отстраненно. На автомате подставляю губы, когда он наклоняется, чтобы поцеловать. Машинально отвечаю.
– Сладких снов, малыш.
– Угу… Пока, Никит, – выдаю с улыбкой, пока он забирается в свой Лексус. – Будь осторожен в дороге.
Орос с ухмылкой подмигивает.
– Наберу тебя, как доеду, – обещает и заводит двигатель.
– Ага… Давай.
Наконец, Никита сдает назад, мигает напоследок фарами и разворачивается. Я обхватываю себя руками, с невыразимым облегчением перевожу дыхание и быстро шагаю к дому.
Не успеваю добраться даже до террасы. Слева в полумраке резко вспыхивает огонек. Судорожно дергаюсь и оступаюсь за пару секунд до того, как различаю очертание высокого мужского силуэта. А уж когда его идентифицирую, и вовсе ужасом захлебываюсь.
– Ты следишь за мной? – выталкиваю задушенно, прежде чем в сознании возникает какая-то ясность.
– Да, – следует твердый ответ.
– Зачем? – задыхаюсь возмущением.
– Хочу, – короткий и жесткий ответ.
На это признание с реакциями не определяюсь. По большей части меня, конечно же, бесит наглость Шатохина. Но… За безумной лавиной злости буйствует и бесконтрольно множится страстное волнение.
«Соберись!» – приказываю себе.
Тщетно.
Огонек сигареты снова у скрытого темнотой лица. Напрягаюсь за мгновение до того, как Даня затягивается, и яркая вспышка освещает нижнюю часть – губы, втянутые щеки, резко очерченные челюсти и подбородок с ямочкой.
Внутри меня что-то обрывается. Грудь опаляет реактивным концентратом эмоций. Я задыхаюсь, теряю равновесие и рассудок. Тело начинает натуральным образом колотить.
– Может, еще приставать станешь?! – выпаливаю сердито.
– Непременно, Марин, – глухо отзывается Даня.
– Я сейчас закричу…
Голос ломается и срывается, потому как огонек, который служил мне каким-никаким ориентиром, улетает в сторону, а мощная фигура Шатохина решительно приближается ко мне.
Нужно отступить… Развернуться… Бежать к дому…
Но я, черт возьми, упрямо сохраняю неподвижность.
Не свет его рассекает темноту. Темнота прорезает свет. И тотчас заполняет собой все видимое пространство.
Глаза в глаза. Мое сердце разгоняется и совершает прыжок в густую мрачную бездну.
– Сыграем, Марин?
5
Ты сама знаешь, кто я такой, Марин…
© Даниил Шатохин
– Сыграем, Марин? – выдвигаю, незапланированно преодолевая свои внутренние десятки тысяч километров к ней.
Мать вашу… К ней.
На пике каких-то яростных эмоций пролетаю этот путь, забывая о том, что еще утром он виделся мне непреоборимым.
Я принимаю решение. Я сдаюсь. Я атакую.
Она, черт возьми, не может быть с Оросом. Она не может быть ни с кем. Она может быть только со мной.
Моей извращенной натуре несвойственны собственнические инстинкты, но с Маринкой Чарушиной что-то в моей ДНК дает патологический сбой, выделяя целую цепочку на то чувство, способность к которому я в себе отрицал годами.
Месяц плотских лишений и духовных медитаций, безусловно, многое во мне перебил. Но, увы, не настолько, чтобы моя черная и такая, мать вашу, живучая любовь прекратила приводить меня в состояние тотального ужаса. Я не стал кем-то другим. Но я понял, что здесь и сейчас переплавить во что-то здоровое свое помешанное на Маринке сердце не удастся. Оно даже не целиком со мной было. Часть его так и оставалась на родине. С ней. Разорванное на километры, оно болело сильнее, чем я, сука, мог себе вообразить. Особенно когда выпотрошенный многочасовыми медитациями мозг занимала одна-единственная мысль: «Маринка с другим!!!»
Моя Маринка, моя ведьма Динь-Динь, моя бешеная кобра с другим! Моя – с другим!!! Как это, мать вашу, пережить? Расстояние, детокс и все безотказно рабочие техники оказались бессильны.