Я неуязвима. Я непобедима. Я неудержима.

Я выиграю любую игру.

И я буду счастливой.

– Хорошо, Дань… Будь же по-твоему! Сыграем!

Он прикрывает глаза и с такой мукой морщится, будто уже проиграл. Я сглатываю рвущиеся из груди рыдания и позволяю части эмоций отразиться на своем лице. Кажется, после этого на нем обязательно останутся следы в виде глубоких морщин, настолько меня корежит. Я с трудом перевожу дыхание.

Благо Шатохин на меня больше не смотрит. По трепыханию его густых, все еще мокрых ресниц, понимаю, что глаза открыл. Но смотрит он куда-то вниз… Туда, где его руки между нашими телами сжимают мои ладони.

– Я заберу тебя завтра вечером. Придумай что-то, чтобы остаться со мной на ночь.

Я вздрагиваю и забываю возмутиться. У меня не хватает на это ресурсов. Внутри все переворачивается, едва лишь осмысливаю все, что мне предстоит пережить, даже если Даня не посмеет коснуться физически. А он ведь посмеет… Зная его, в этом сомневаться не приходится.

Сформулировать какой-то ответ не получается. К счастью, Шатохин и не ждет. Резко отступая, быстро выходит из моей комнаты. И я, наконец, могу рухнуть на постель. Зажмуриваясь, натягиваю одеяло выше головы. Сворачиваюсь клубочком и на долгое-долгое мгновение замираю.

«Я справлюсь… Я справлюсь… Я справлюсь…», – все, что я твержу себе, пока измученный организм не покидают последние силы, и сознание не отключается.

Во что мы играем, Дань?

© Марина Чарушина

Вечером следующего дня Шатохин не приезжает. Лично не приезжает. Он присылает за мной лимузин, при виде которого издерганная ожиданием и переживаниями я, отчаянно скрываю от самой себя радость.

Фыркаю и закатываю глаза.

– О-о-о, – протягивает стоящая рядом со мной мама. – Надо же! Кто-то умеет впечатлять!

Она, конечно же, считает, что этот «кто-то» – Никита. А я не смею ее разубеждать. Хоть разочарование от того, что Шатохин решил сохранить наши отношения в тайне, и присутствует, по большей части все же испытываю облегчение. Объясняться с семьей – последнее, что мне сейчас нужно.

– Ладно, мамуль, – незаметно перевожу дыхание, пока водитель открывает для меня дверь. – На связи, – тянусь, чтобы поцеловать.

Мама отвечает, ласково поглаживая по голым плечам.

– Хорошего вечера, дорогая!

Киваю и, наконец, забираюсь в салон. Там, едва дверь захлопывается, нервно стряхиваю ладонями и шумно вздыхаю. Тело бьет озноб, но я заставляю себя расслабить мышцы, и эта тряска плавно отступает. А когда водитель занимает свое место, на слабость и вовсе никаких шансов не остается. Я слишком горделивая, чтобы выказывать свое волнение на людях.

BigBigMan: Надень платье.

Мариша Чарушина: Хм… Шикарное, Дань? Или просто красивое?

BigBigMan: Шикарное, Марин.

Мариша Чарушина: Принято. Готовься слететь с ума.

BigBigMan: Слететь?

Мариша Чарушина: Сбежать – слишком мягко.

BigBigMan: Я уже давно от тебя без ума, Марин.

Перечитываю в дороге нашу с Шатохиным переписку, и меня такой бешеной ностальгией накрывает, что дух из груди выбивает. Кажется, что все плохое вмиг стирается, а наши старые будоражащие отношения с играми на грани фола воскресают. Сердце пронизывает тысячами горячих иголок. И оно, несмотря на все риски быть снова разорванным, одурело набирает скорость.

Осознаю, что это обман восприятия, но позволяю себе увлечься ощущениями. Я отпускаю себя. Осторожность рассеивается вместе со страхами. На первый план выходят азарт и сладкое предвкушение. И к концу пути я уже на таком кураже плыву, что каждый нерв от возбуждения пульсирует.

Мотор глохнет. Я задерживаю дыхание.

Пока водитель огибает лимузин, мысленно приказываю себе сохранять спокойствие.