В это время у нее появился Макс. Он был «суржик», как говорили в Одессе, полукровка. Мама у Макса была русской, и вот от неё ему передалась способность любить как-то наотмашь. Бунт в нём был и характер, и главное, что Маня ценила в мужчинах – ум и снисходительность.

Макс учился в Одесском политехе, выступал за сборную по тяжелой атлетике – тягал штангу. Был он высок и… нереально красив. Маня так до конца и не привыкла к нему, всё ей казалось, что она его по ошибке получила, тем более что мужская красота не входила в список Маниных приоритетов.

Четыре года счастья закончились больно и несправедливо. Макс заболел как-то внезапно, обнаружилась опухоль в голове и всё покатилось куда-то не в ту сторону. Врачи, анализы, больницы, потом институт Бурденко в Москве, операция. Маня не могла поехать с ним в Москву – сдавала сессию. Родители Макса Маню любили, и всем ясно было, что в будущем Маня с Максом обязательно поженятся. Это даже не обсуждалось. Манин папа к тому времени уже вышел в отставку и вся семья переехала в Одессу. Макса они не жаловали, но ничего категорически не запрещали. Ещё бы! Маня уже давно была отдельной от них. Она уехала к бабушке, когда папа ещё служил, и прожила без родителей несколько лет. Их влияние даже не было формальным, а бабушка – она и есть бабушка. Ей как раз Макс нравился, только не нравилось, что Маня так в эту любовь погрузилась вся, без остатка. Бабушка с удовольствием принимала Макса, пекла свои замечательные штрудели с яблоками и вишнями, радовалась, когда он всё съедал и просил добавки.

Но грянула беда, и бабушка объединилась с Маниными родителями. Они вместе забили тревогу; ну как же, ведь это теперь был «некондиционный» молодой человек.

Бабушка сказала:

– Ты хочешь иметь инвалида? Он же теперь… Всё уже…

– О чем ты, ба? – спросила Маня. – Я его люблю.

– Любовь хороша, когда муж здоров. Люби, мэйделе, но о будущем думай. Макс не будущее, а обуза.

Маня тогда даже и плакать не могла и боялась подумать о главном. А главное состояло в том, что врачи сказали родителям Макса: «Хотите сына спасти – уезжайте за границу. Ему нужно очень серьезное лечение и наблюдение в течение нескольких лет. У нас нет соответствующей аппаратуры, а там ему помогут и на ноги поставят». И все очень быстро закрутилось. Оформлялись документы, платились за каждую малую бумажку совсем немалые деньги – лишь бы ускорить отъезд. И тогда родители Макса решили поговорить с родителями Мани, чтобы забрать её с собой. И тут Манина бабушка начала плести поистине маккиавелиевские интриги! Она поехала к родителям Макса и уговаривала их сказать Мане, чтобы она оставила их сына в покое, на что мама Макса ответила очень красноречиво – распахнула дверь и указала бабушке на выход.

Но ничего все равно не вышло. Манины родители и слышать не хотели ни о каком отъезде дочери. Папа состоял в партии и еще не отошел от «предательства» брата, уехавшего в Австрию в начале 70-х. А тут дочь!

Макс после больницы, худой, зеленый, тоже пришел к Маниным родителям, но с ним вообще не стали говорить.

…Перед отъездом Макса Маня защищала диплом и плохо помнит, как вообще, ей это удалось. Она ходила и делала всё, как сомнамбула, и не реагировала уже ни на что абсолютно, кроме Макса. Он сказал:

– Я пришлю тебе вызов и ты приедешь ко мне, как невеста, Твои родители должны понять и подписать разрешение. Они поймут, вот увидишь. Ты приедешь ко мне в Америку и мы поженимся.

Это был 1977 год.

Она сидела на балконе с сигаретой и чашкой кофе. Перед ней торчала пальма и своими жестяными листьями закрывала обзор. Да и что там обозревать, в этом Яффо?