– Но это же Нурай, фаворитка повелителя, – с недоумением пробормотала Гаухаршад.

– Да, госпожа, она и есть моё волшебное средство, пешка, в которой хан не разглядит опасности, но именно она поможет свергнуть Джан-Али, – прошептал Булат-Ширин соратнице по заговору.

Он не скрывал своего торжества и проследил весь путь наложницы до её места около повелителя. Пока хатун приветствовали льстивыми речами придворные хана, Нурай ослепительно улыбалась и одаривала всех и каждого жемчужинами своей сиятельной красоты.

– Как хороша, вам не кажется? – вновь обратился к ханике эмир Булат.

– Она и в самом деле хороша, – отвечала Гаухаршад, – хотя я могу оскорбиться. Недостойно в моём присутствии превозносить красоту другой женщины. Я ещё помню, как страстно вы добивались моей руки, эмир!

Словно искры пробежали меж ними – воспоминания далёких лет, тягостные раздумья и мучения любовной лихорадки. Как далеко всё это теперь! Булат-Ширин усмехнулся: он до сих пор мог похвастаться успехом у женщин, тогда как ханика, и в молодости не отличавшаяся красотой, сейчас не вызывала у него никаких желаний. Но Гаухаршад не замечала этого, она всё ещё была в том времени, когда самые привлекательные и знатные мужчины склонялись перед её величием. Вздохнув, она продолжала:

– Проведите меня по тропе ваших мыслей, эмир. Вы уверяете, что любимая наложница хана – ваше главное оружие в борьбе против него. Но насколько я разбираюсь в женщинах, это невозможно!

– Откройте и вы свои сомнения. – Булат-Ширин улыбнулся так, словно он заранее знал ответ.

– Она – умная женщина. Считается, что красавица всегда глупа, но я чувствую, что в этом экземпляре Аллах воссоединил три вещи – красоту, ум и тщеславие. Эта наложница достигла небывалого для невольницы положения. Хан Джан-Али – единственный человек, который может вознести её ещё выше или превратить в пыль. Она сделает всё, чтобы не потерять его.

– Вот, моя госпожа, вы и сказали то, что поможет сотворить из Нурай союзницу и сокрушительное оружие против повелителя. Вы сказали, что Джан-Али – единственный, кто может низвергнуть её с достигнутых высот. И это так! В зале мы не видим нашей ханум Сююмбики, но она уже незримо присутствует здесь.

– Вам кажется, должна прийти ханум? – Гаухаршад начинала догадываться и заволновалась.

– Она едва ли придёт, но хан её ждёт, а фаворитка это чувствует. Такая женщина просто не может не почувствовать, что её положение становится шатким.

– Как понимать ваши слова, сиятельный эмир?

– Смысл их прост: повелитель воспылал страстью к отверженной им ранее жене.

– Вот оно что! Значит, маленькая ханум разыграла передо мной сцену покинутой и нелюбимой жены в то время, когда уже получала знаки внимания от своего мужа? Она не так наивна, как мне показалось сначала. Уверила меня, что не любит хана. Боюсь, что я и в самом деле в опасности.

– Оставьте свои волнения, уважаемая госпожа, ведь ваш верный друг всегда на страже вашего благополучия. – Улу-карачи самодовольно улыбнулся. «Значит, и в неприступной, как крепость, душе ханики может родиться страх, – подумал он. – Почему бы не напомнить лишний раз о своём могуществе и возможном покровительстве».

Гаухаршад в ответ похлопала эмира по руке:

– Слишком многое связывает нас, мы давно висим на одном аркане, дорогой улу-карачи. Если его обрубят, рухнем в пропасть вместе. Но вы не лишили меня сомнений по поводу нашей ханум.

– О, это легко сделать! Юная госпожа не лукавила с вами. Она и в самом деле не любит мужа, и знаки его внимания принимает с трудом. Джан-Али не умеет управляться с женщинами, окажись маленькая Сююмбика в моих руках… – Эмир загадочно улыбнулся, так и не закончив мысли, но продолжил успокаивать свою союзницу: – А вчера ханум проговорилась служанкам, что ей куда лучше пребывать в безвестности, как и раньше.