– Неплохо, неплохо, маэстро. Убедил, – перебила его Мара. – Принеси–ка мне листок. Черкану за тебя «маляву» куда надо. Посмотрим, может и прокатит.

Громов вырвал из блокнота лист. Мара достала из своей сумки гусиное перо. Она внимательно слушала его и выводила на листе красивые руны.

– Странно, Громов, что тебя до сих пор не печатают. Мне лично почти все понравилось, кроме опуса про чёрта. Отредактируй. Пора с ним заканчивать – мешает он тебе. Завтра навещу твоего Ангела. Пора его тоже в чувства привести и вернуть к тебе. Пропадешь без него.

– А зачем он мне уже? Я же почти мертв!

– Почти, да не совсем. Мы еще за порог не вышли. Успеешь еще червей накормить. Замену сделаем.

Она хитро улыбнулась.

– Вот зайду к твоему соседу, на первый этаж и…

Она сложила аккуратно листок и дунула на него. Записка исчезла.

– Своим скажу, что не застала тебя. А ты больше незнакомым девушкам дверь не открывай, кроме меня, естественно. Рано еще тебе к нам.

– А у вас не будет проблем со мной?

– Будут, конечно. Но ты ж не подведешь меня и никому не скажешь. А?

– Могила.

– Фигила, – передразнила она. – Хватит грех наводить. За языком следи и за словами. Они материальны. Итак, всех демонов всполошили.

– А как я вам буду сказки передавать?

– Ты, главное, пиши. Не твоя забота. Я все узнаю и твоему Ангелу передам – как и что. Держи босяцкий подгон на память.

Мара протянула гусиное перо.

– Оно волшебное. Как напишешь, так и будет. Дарю. На день рождения.

– Благодарю. Я не достоин…

– Дают – бери. Ты лучше себя в порядок приведи и впредь не ленись больше. И запомни – будешь мне каждую неделю по сказке присылать. Забудешь – вернусь без стука. Тогда уже точно заберу с собой. Сделаю из тебя Шахерезаду.

Громов не верил своим ушам. Сама Смерть давала ему шанс. Такое он даже в своих сказках не мог придумать.

– Эх! Нравишься ты мне, Громов! – Мара провела холодной рукой по его небритой щеке. – Ну да ладно. Засиделась я у тебя. Целоваться не будем. А то мало ли что. За кофе спасибо. Поживи еще. С долгами помогу. Главное, работай над собой. Богов не гневи – достанут оттуда. Меня не провожай. Ложись и спи до обеда. Считай, что это сон был.

Незнакомка дыхнула на него голубым дымом. Подарила воздушный поцелуй, потом прошла сквозь него, и хлопнула дверью.

У Громова сразу начала кружиться голова. Захотелось спать. Глаза сами закрылись.

Словно пьяный, Громов дополз до кровати и отрубился.

Когда он проснулся, был уже вечер. В ногах мурлыкала его кошка Лилит. «Приснится же такое! Допился дурак! Уже смерть стала сниться».

Громов умылся и пошаркал на кухню. На столе стояли две чашки, а в пепельнице лежала гора окурков от дамских сигарет.

«Бред какой – то! У меня уже неделю гостей не было. Откуда окурки?»

На холодильнике, среди сувенирных магнитиков, висел стикер:

«ДЕРЗАЙ и ПОМНИ!».

От утреннего шока отвлекали только голоса за окном. Внизу, около подъезда, мерцали огни «Скорой помощи». Санитары вынесли черный мешок и загрузили сверток в машину.

Под окнами кричала и плакала соседка тетя Таня. Вокруг собралась толпа любопытных старушек и детей. Громов догадался, что в черном мешке увозили соседа с первого этажа – Михалыча. Это был щуплый инженер, лет шестидесяти, который любил гордиться, что «всю жизнь проработал на родном заводе».

«Неужели, это был не сон!».

Еще не веря до конца в происходящее, Громов решил собраться и навести порядок. Стикер на холодильнике стал похож на икону из рун. Он выпил еще кофе. Появилась бодрость.

Писатель разложил черновики, тетради, закурил трубку и сел дописывать книгу.

В эту ночь слова сами ложились на бумагу, и он не мог остановиться до самого утра. У Громова начался творческий запой. Ему очень хотелось жить.