Мебель в комнате была… неплохой. То есть не старой, добротной, но вот элементы декора ни по типу, ни по расцветке друг с другом не гармонировали. Собирал интерьер явно мужчина, особым вкусом не обремененный и бравший то, что понравилось. Женской руки, а любая нормальная барышня подобного безобразия не допустила бы, не чувствовалось совершенно. Ну и ладно. Подтащив вяло трепыхающегося парня к огромному, обшитому «кожей молодого дерматина» офисному креслу, монументально высившемуся рядом с увенчанным гигантскими колонками компьютерным столом, Виталий бесцеремонно запихал пленного в его недра. Ну и обездвижил, благо скотч в столе нашелся и был победителем бесцеремонно реквизирован. Оставалось лишь заклеить незадачливому поджигателю рот, проделав в скотче небольшую дырочку (говорить шепотом получится, кричать – уже нет), и полюбоваться на дело рук своих.

Для удобства любования Виталий покрутил шпаненка вместе с креслом, благо оно вокруг своей оси поворачивалось мягко и практически без усилий. И покачивалось, кстати, тоже. Неплохая штука. А главное, если крутить в разные стороны достаточно продолжительное время, то жертва начинает терять ориентацию в пространстве, а ее лицо наливаться нездоровым зеленоватым цветом. Важно не перестараться, а то сблеванет еще, да и захлебнется в собственном непотребстве. Со скотчем на губах – запросто.

Убедившись, что парень дошел до требуемой кондиции, Виталий аккуратно подкатил кресло в центр комнаты, установив его напротив большого и весьма аляповатого дивана. Сел, едва не провалившись в мягкие поролоновые недра (а на вид диван, кстати, выглядел куда более дорогим) и, окинув пленного чуть презрительным взглядом, небрежно спросил:

– И кто же тут у нас? Кожедуб Сергей… На отчество пока не заработал, фамилия… Какую фамилию испоганил, дятел! А вот имя – самое то.

Европейское, можно сказать. Толерантное. Сэр Гей… Ну что, рассказывай, жертва аборта, как ты дошел до жизни такой.

Пленный собрался с мыслями, потом с силами, после чего выдал короткую и не слишком изобретательную фразу о том, что он думает о собеседнике, его родных и близких, а также нюансах их размножения. Виталий лишь плечами пожал:

– Я надеюсь, это была неудачная шутка? Если так… Шутник, помни: чтобы улыбнуться, надо задействовать аж семнадцать мышц, а чтобы нажать на курок – всего четыре.

– Ну, ты дурак…

– Угу, угу… – Виталий достал реквизированное у соперника оружие, хмыкнул. – А знаешь, что здорово? Нет? Видишь ли, на пистолете сейчас только твои отпечатки. А я в перчатках. Сечешь?

– Не рискнешь. – Тем не менее, глазки испуганные. Стало быть, не так уж крепок в вере, а это радует.

– Ты думаешь, я тебя убивать буду? Нет, я грех на душу не возьму, ибо смысла нет. Я тебе его сейчас в жопу вставлю – и стрельну. С маху очко разорву, веришь? А потом оставлю тебя здесь часов на несколько. Будешь с развороченными кишками о смерти умолять. И никто тебя уже не спасет, заражение крови – хорошая штука. Но умрешь, что характерно, сам, без моей помощи. Как, нравится перспектива? И менты дело не заведут, им лишний геморрой не нужен. Хранил дома оружие, а это уже статья. Сел на него случайно… Типичное самоубийство. Всех устроит.

Парень явно запаниковал. Виталий тем временем мельком осмотрел его руку. А перелома-то и нет, похоже… Крепкий организм попался. Ничего, это поправимо.

– Давай сразу, чтоб недоговоренностей не было. Ты, конечно, сейчас, в меру своих скромных умственных способностей, пытаешься найти вариант, как бы отбрехаться. Не выйдет. Тебя камера засекла. Просто менты запись пока не получили. А получат или нет – это уж от тебя зависит. И, поверь, попасть в камеру для тебя сейчас – это значит легко отделаться. Что глазиком-то задергал, а? За каждым нервным тиком прячется увлекательная история. Давай, испражняйся.