Несмотря на то, что животные, изображенные в этой скульптуре, выглядели весьма устрашающе, они не походили на каких-то исчадий ада. Наоборот, весь взгляд жеребенка, обращенный ко мне, излучал доброту и мудрость. И этот меч, как символ несправедливости этого мира, убивает его мать.

Выйдя из этого храма через один из проломов в стене, я пошел по мощеным улицам пустого города. Все пространство, в котором заполнял легкий туман, и из него отдаленным эхом слышались звуки давно минувшей и неизвестной мне битвы.

Узкие улицы теснили каменные двух-, трех -, а порой, и одноэтажные дома. Они все были запущены и порушены. Везде виднелся осадок прошлых поражений.

Уныние и печаль! Ветхость и разруха! Так можно было охарактеризовать этот давно умерший город. И нигде живой души.

Я заглядывал в окна домов и везде видел, одно и то же – здесь давно никто не живет. Только пыль, покрывающая серые дома, осколки окон и, наверное, крыши. Даже улицы утопали в этом ковре забвения.

Не зная зачем, я продолжал идти. Что-то тянуло меня вперед, будто звало и пихало в спину, точно прогоняло.

Я вышел на небольшую площадь с давно пересохшим фонтаном. Оглядевшись и, следуя на зов, свернул налево. Обойдя различные кучи хлама, подошел к двухэтажному зданию, в котором угадывалась некогда гостеприимная таверна. Перевернутые, почти истлевшие столы и стулья у входа когда-то были летней верандой этой таверны. Возможно, вот в том дальнем углу играли музыканты, а здесь влюбленные пары танцевали, и, наверное, целовались?

Уверенно ступив на каменные ступени веранды, отстраненно подметил, что дверей у таверны давно уже нет. Осталась лишь разинутая пасть входа, в который меня мягко, но настойчиво что-то затягивает.

Зашел внутрь. Там царила та же картина что и снаружи, только хлама было больше. Лестница на второй этаж полностью разрушена. В большом правом зале множество истлевших столов, стульев, диванов и выбитые окна. Ничего интересного.

Направился в левый зал. Он явно был меньше первого, но отличается от него еще и наличием полусгнившей барной стойки и человеком с металлической кружкой в руке, стоящим за ней. Почему-то меня это совсем не удивило.

Человек в сочно-зеленой блузе и черном плаще, с надвинутым на глаза капюшоном не спеша отпил из кружки. Затем вытер рукой небольшую бороду и растянул губы в горькую улыбку.

Я остановился в центре зала и молча ждал.

– Ты последний, сын мой! – тихо проговорил он. – Мой дар тебе, как сыну, находится в Каруше. Желаю удачи!

Он помахал мне кружкой, и вокруг разом померкло, как будто солнце не зашло за горизонт, а упало за него. И я упал за ним в болезненную темноту, забывая обо всем на свете.

И опять тело заливает кипящая лава и мое сознание как будто перекручивают на мясорубке. Не могу больше бороться с этой болью и… вдруг меня подхватывает неведомая сила и бросает в невесть откуда взявшийся, хрустальный колодец. Падая, ощущаю ускорение, и от нестерпимого ужаса из моего горла вырывается дикий крик отчаяния…

– …Полторы сотни лет. Скоро… Пей еще…

В мой разум, охваченный голубым огнем, проникает неизвестный голос и пытается меня успокоить. Обрывки непонятных фраз.

– Не беспокойся… перестраивается и ты…

***

Открыл глаза, зажмурился, потом снова открыл. Повертел головой по сторонам.

Незнакомое место. Кажется, пещерный вход… Небольшой.

И тут меня осенило. Я же просто выбрался наружу из этой пещеры! Точно! Начал припоминать.

Я шел по тоннелю, затем нашел несерьезный грот и воду. Утолив жажду, в полной темноте заметил свет из небольшого лаза и заполз туда. А вот дальше ничего не вспоминалось. Хотя чушь какая-то про хрустальный колодец упорно не вылезала из головы. И голоса какие-то.