– Ты ведь возвращаешься только завтра, – сказала секретарша Энни, когда он вошел. – Я всем говорила, ты вернешься только завтра. Когда звонили.

Она не шутила.

– Не мог удержаться, – сказал Толстяк Чарли.

– Очевидно не мог! – фыркнула она. – Набери Мэв Ливингстон. Она каждый день названивала.

– Я думал, ею занимается Грэм Коутс.

– Ну, значит, он хочет, чтобы ты с ней поговорил. Подожди-ка.

Она сняла трубку.

Все всегда так и говорили, Грэм Коутс. Не мистер Коутс. И никогда просто Грэм. Это было его агентство, и оно работало с деньгами клиентов, получая процент от их прибыли.

Толстяк Чарли вернулся в свой кабинет, крохотную комнатку, которую занимал вместе со шкафами для хранения документов. На компьютерном экране висел стикер с надписью «Зайди. ГК», и он прошел через холл к огромному кабинету Грэма Коутса. Дверь была закрыта. Он постучал, затем, не вполне уверенный, услышал ли ответ, если ему кто-нибудь ответил, открыл дверь и просунул голову.

Комната была пуста. Там никого не было.

– Эй, здрасте! – сказал Толстяк Чарли не слишком громко.

Нет ответа. В комнате, впрочем, что-то было не так: книжный шкаф стоял под странным углом к стене, а из-за него доносился глухой стук, будто били молотком.

Он закрыл дверь как можно тише и вернулся за свой стол. Зазвонил телефон. Он снял трубку.

– Это Грэм Коутс. Зайди.

На этот раз Грэм Коутс сидел за своим столом, а книжный шкаф стоял вплотную к стене. Грэм Коутс не предложил Толстяку Чарли присесть. Это был средних лет человек с редеющими очень светлыми волосами. При виде Грэма Коутса вам наверняка не раз случалось представлять себе хорька-альбиноса в дорогом костюме.

– Я вижу, ты снова с нами, – сказал Грэм Коутс. – Как обычно.

– Да, – сказал Толстяк Чарли и, поскольку Грэм Коутс не выказал особого удовольствия от его раннего возвращения, добавил: – извините.

Грэм Коутс сжал губы, опустил глаза на листок, лежавший на столе, и снова их поднял.

– Мне дали понять, что ты до завтра не вернешься. Чуток рановато, нет?

– Мы, в смысле, я прилетел этим утром. Из Флориды. Подумал, что можно прийти. Много дел. Горю на работе. Если можно.

– Безуславно, – сказал Грэм Коутс. От этого слова – лобового столкновения «безусловно» и «ну и славно» – у Толстяка Чарли всегда сводило зубы. – Это ж твои похороны.

– Скорее, моего отца.

Поворот головы – ну в точности хорек.

– Все равно, это твой день по болезни, как договаривались.

– Конечно.

– Мэв Ливингстон. Вдова Морриса. Беспокоится. Нуждается в утешении. Комплименты и обещания. Рим не сразу строился. Мы по-прежнему пытаемся разобраться с наследством Морриса Ливингстона и передать ей деньги. Звонит практически ежедневно, нуждается в поддержке. Поручаю это тебе.

– Понятно, – сказал Толстяк Чарли. – Работать, чтобы, гм, не было покоя нечестивцам.

– Один день – один доллар, – погрозил Грэм Коутс.

– Не покладая рук! – вставил Толстяк Чарли.

– До седьмого пота, – кивнул Грэм Коутс. – Ну, приятно было поболтать, но у нас обоих много работы.

Когда Толстяк Чарли оказывался в непосредственной близости к Грэму Коутсу, с ним случались две вещи: а) он принимался говорить штампами и б) мечтать о больших черных вертолетах, которые сначала расстреляют офис агентства Грэма Коутса с воздуха, а потом сбросят на него канистры с горящим напалмом. Толстяк Чарли в своих мечтах, конечно, в офисе отсутствовал. Он сидел на веранде маленького кафе на другой стороне Олдвича, потягивал кофе с пенкой и время от времени аплодировал тем канистрам, что особенно метко достигали цели.

Из этого вы могли бы заключить, что работой Толстяка Чарли вам заморачиваться не следует, поскольку счастья она ему не приносила, – и, в целом, были бы правы. У Толстяка Чарли имелись способности к счету, которые не оставляли его без работы, а еще неповоротливость и робость, которые не оставляли ему шанса объяснить окружающим, что это такое он делает и как много он сделал.