Однажды его договорённости и перемирию с одной из систем пришел конец.

В тот день мы были в командировке. По обычаю принимающей стороны нас встретили, разместили. Мы хорошо проработали все рабочие вопросы, а после нас так же по обычаю пригласили за стол. Пироги, фрукты, ароматный кофе и даже немного коньяка. У нас всегда были тёплые беседы, но уже не о работе, а о нашей жизни, детях, семьях, их успехах. За год происходило многое и каждый делился переменами.

Тут его понесло, сразу и в карьер: «На все воля богов, я так считаю, хоть и атеист. Чего вы мнётесь, выражения подбираете. Кого боитесь?»

Рядом коллеги, большинство по вероисповеданию мусульмане. И они не придали значения этой фразе, если бы он не тронул после сокровенное. Тронул как-то неумело, грубо, сравнив их традиции с раболепством.

За столом воцарилось молчание, я ждала взрыва. Но мудрость и опыт заведующего отделением не дали взорваться конфликту в этот момент: «Что же вы, уважаемый, нас к рабам сводите, мы мусульмане. Мы верим в Аллаха и Магомета, пророка его. Верим не по-рабски, а по воле души. За нашим столом вы веру топчете, и своей не имеете?»

Тишина воцарилась снова.

Бунтарь одним махом опрокинул рюмку коньяка, жадно отхватил кусок пирога, и стал медленно прожёвывать. Проглотив и стряхнув крошки с брендового свитера, он по-крестьянски вытер рот тылом ладони, тихо и зло выдавил в ответ: «Каждый слышит то, что хочет услышать. Я ничего обидного вам не сказал». Наша встреча уже была другой, как наступившие времена. Мы смотрели друг на друга с чувством нескрываемой потери.

Мы долго возвращались домой в дребезжащем на каждой кочке микроавтобусе. Он молчал, я с осторожностью и лишь изредка подглядывала на него.

Вот он достал книгу из рюкзака, вскользь я прочитала фамилию автора – Пелевин.

Стал читать, что-то откликалось в нем, он улыбался, даже пару раз показывал мне фразы, произведшие на него впечатление. Но слова, вырванные из контекста мне были непонятны, я лишь уловила общий смысл – управление мышлением общества, навязывание точки зрения.

Он хотел спорить, обсуждать, его губы побледнели как при сердечном приступе и отчетливо было видно – чувство непринятия и ненависти впились в него длинными когтями, и тянут, тянут, вызывая боль.

– Жалко мне их, живут не своей жизнью. Не понимают, что ими управляют! – наконец-то произнёс он.

– Почему вы так решили? – осторожно спросила я. – Потому что они верят в Бога?

Он ухмыльнулся, выдержал паузу.

– А верят ли они на самом деле? Не прикрываются ли этой верой, осознавая свою немощь и страх. Ведь их мировоззрением искусно управляют все кому не лень. Сказали им, что есть Бог – бегут, молятся. Сказали, есть долг, страна, президент – бегут, воюют. А как вы думаете, ваш Бог простит нас и тех, с кем сейчас воюем, за войну эту?

Не раздумывая, я ответила: «Нет. Мы все забыли о нем и милосердии, поэтому эта война и случилась, и началась она намного раньше, только никто не хотел видеть этого. Какого прощения ждать и кому, это лишь ему решать».

Прозвучало пафосно, но я не подбирала слова, а говорила лишь то, чем жила и что осознавала.

Мой ответ лишь повеселил его, он хихикнул и продолжил: «А вы знаете кто для меня главнее всего?»

Я взяла паузу, и стала думать. По-женски, очень по-людски. Если не Бог, то что-то земное. Вариантов было много: сыновья, мать, любимая женщина, семья, истина, правда. Я выбрала один, и прогадала.

– Наверное, для вас главное – ваша женщина, она столп и опора вашего дома, она друг и собеседник.

Вы рассуждаете так же, как и она, но вы обе заблуждаетесь. Женщина для меня не то, что на втором, она далеко там, на своём «…цатом» почетном месте. Главное для меня – я! Я себе Бог, отец, наставник и учитель. Я – Вселенная.