Кочин будто слышал мысли водителя, улыбался краешком губ, отвечал Гешке невпопад.

– Вот, смотри налево! Это клуб, три раза в неделю фильмы, бывают неплохие концерты.

– А билеты дорогие?

– Бесплатно… Там же библиотека. Между прочим, отличный фонд, нам книги со всего Союза присылают… Там дальше – крышу шиферную видишь? – полковая баня с сауной и бассейном.

Рядом спортивный городок, игровые площадки. В теннис играешь? Вот здесь подряд три магазина – книжный, промтоварный и продуктовый… Парикмахерская… Это твоя столовая. Ну, плац ты уже знаешь…

– Дом отдыха! – воскликнул Гешка.

– Ну да, вроде того…

Водитель зло хмыкнул, обрушил свои чувства к Гешке на руль, машина, как на слаломе, затанцевала змейкой между рытвинами.

Длинноногая девушка с белым свертком под мышкой кивнула с обочины командиру полка. Она прикрыла глаза ладонью, хотя была в узких зеркальных очках. Кочин сделал вид, что не заметил ее.

– Местные красотки? – спросил Гешка. Водитель ударил кулаком по кнопке сигнала. Машина вякнула, и девушка быстро отшагнула от дороги. Гешке показалось, что сверток она пыталась спрятать за спиной.

– Красотки, – сквозь зубы ответил Кочин, стараясь придать своему голосу как можно больше строгости. – Опять идет загорать в рабочее время.

Он глянул на Гешку в зеркальце. Тот смотрел на часы, на губах – изумленная улыбка. Ошибся Евгений Петрович, время самое что ни есть обеденное. «Переиграл», – мысленно сплюнул Кочин.

– Не столько загорать, товарищ подполковник, – неожиданно вставил водитель сиплым голосом, – как… лишний раз…

– Я знаю, – оборвал водителя Кочин. Гешка хотел еще раз взглянуть на красотку через заднее окошко, но там все погрузилось во мрак пылевого смерча.

– Тут есть где загорать?

– Вокруг нас, Гена, отличные альпийские луга. Весной – зеленая травка, тюльпанчики. Небо синющее, как этикетка на сгущенке. – Кочин махнул рукой куда-то в сторону: – Вот там, за автопарком, перед минным полем, наши дамы и загорают.

– Перед минным полем?! – Гешка подумал, что ослышался. Водитель снова начал кидать машину из стороны в сторону и вполголоса чертыхаться.

– Солнце тут, Гена, сильнее, чем в Крыму, Одессе и на Кавказе, вместе взятых. Так своему бате и напиши. В Союз вернешься загоревший, сухой, как вобла, мать не узнает.

Кочин снова бросил взгляд на Гешку. Он помнил сына своего сослуживца Левы Ростовцева еще совсем маленьким, почти младенцем. Доверчивый к взрослым, Гешка всегда выбегал встречать Кочина, когда тот приходил в гости, и заглядывал с неподдельной надеждой в глаза, ждал подарка. С игрушками в гарнизоне была напряженка, и Кочин таскал пацану всякую ерунду: пряжку от солдатского ремня, пустые гильзы, танковые эмблемы, звездочки. Для Гешки все это было настоящим сокровищем, хотя точно такие же гильзы, эмблемы и звезды вполне мог приносить домой отец.

– А вы палец где потеряли? – отвлек Кочина от воспоминаний Гешка. – Взрывом оторвало?

Он не заметил, как подполковник переглянулся с водителем.

– Отморозил, – ответил Кочин таким тоном, будто речь шла о сбритых усах. – Пришлось согласиться на то, чтобы врачи оттяпали кусочек.

– Вы служили на Севере?

– Нет, здесь отморозил. В прошлом году.

– Здесь? Отморозили? – искренне удивился Гешка.

– Зимой, Гена, на Саланге мороз бывает под тридцать. Такой, кажется, тебе по душе? – Водитель не без злорадства ухмыльнулся. А у Кочина вдруг шевельнулось в душе что-то вроде жалости к Гешке. Он наивный, даже смешной от своего незнания войны. А мы – особые, мы из другого теста, мы едва ли не сошедшие с небес. Да, думал Кочин, мы Особые. Это беда, масштабы которой пока еще никому не ведомы. «Дом отдыха», вспомнил он слова Гешки, с ненавистью глядя на пропыленные домики, чахлые деревца, ряды колючей проволоки. Дом отдыха от нормальной жизни…