– Как он с женщинами?

Соня не улавливала мысль.

– Мужчины же по-разному ведут себя с женщинами, – продолжал Арон. – Кто-то флиртует, кто-то делает что-то другое… Некоторые вообще не интересуются.

– У тебя ограниченный анализ взаимоотношений, – улыбнувшись, сказала Соня.

Он дал знак, что у него мало времени.

Соня подумала немного.

– Игнасио Рамирес, и именно в таких категориях?

– Да.

– Вообще не интересуется, – ответила Соня.

– В смысле?

– Женщины его не волнуют. Они его не заводят, у некоторых мужчин это так – хочешь верь, хочешь нет.

И она снова взяла книгу.

Слова Сони застряли где-то в голове у Арона. Вообще не интересуется. Но Гектор интересовался – во всяком случае, что касалось Софии Бринкман, – и очень сильно, все время. Гектор влюбился в нее и забыл об осторожности.

Что она сказала? Что случилось у дона Игнасио, раз колумбийцы так спокойно и смиренно ничего не потребовали? Потому что в других случаях они всегда требовали, это было в их природе. А раз очаровать дона Игнасио невозможно, то с какой стати он отпустил ее домой, гарантировав, что все будет как обычно? Арон же не за этим отправил ее туда, он даже в своих самых сумасшедших фантазиях не мог вообразить, что дело завершится так хорошо. Он послал туда Софию, чтобы показать дону Игнасио и Альфонсо свое соответствие их запросам. Рассчитывал на то, что домой София вернется как мокрая тряпка, замученная и расстроенная, и расскажет о куче сумасшедших и невыполнимых условий для дальнейшего сотрудничества. Именно так работал Игнасио Рамирес. Так он занимался бизнесом. Всегда и без исключений. Но, очевидно, не в этот раз. Почему?

Мысли мешались, четкой структуры не складывалось.

Снова стол. На нем – хаос вселенной Арона. Он застыл в напряжении, стараясь прислушаться к себе.

И вдруг из ниоткуда в сознание проникла другая мысль. Она была четче и понятнее. Проще и яснее для осознания. София…

Ход мыслей прервал писк прибора у кровати Гектора.

Раймунда вскочила со стула и поспешила к прибору. Арон смотрел на нее, не мигая. Соня тоже не спускала с нее глаз.

Раймунда стала читать показания прибора.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Арон.

Она не ответила, приподняла веки Гектора.

– Раймунда! – строго окликнул Арон.

Она обернулась.

– Я не знаю. Возможно, это знак, – сказала она.

– Знак чего?

– Что, может быть, он с нами.

Лица мальчиков, сидевших на диване по обе стороны от мамы, были печальны. Мамино лицо – тоже, но, казалось, слезы у нее кончились.

София сидела прямо напротив, на самом краю кресла. Она смотрела на старшего сына Эдуардо и Ангелы, семилетнего Андреса. Мальчик дергал заусенцы. Младший, Фабьен, сидел, съежившись, поближе к маме; он не хотел смотреть на Софию или вообще на что-то в этом новом странном мире.

Они сидели в гостиной на вилле у Дафне и Тьери, которая находилась в пригороде к югу от Стокгольма. В углу на стуле одиноко сидел Хасани. Он был спокоен и расслаблен, глядя немного вниз, как будто это был его способ всегда сохранять остроту восприятия. Когда человек не смотрит ни на что, он видит все.

Дафне вошла с подносом, на котором стояли кувшин с соком и стаканы. Она поставила поднос на журнальный столик и дала сок сначала мальчикам, потом Ангеле и в последнюю очередь Софии.

– У вас есть все необходимое? – спросила та.

Ангела натянуто улыбнулась.

– Мы живем в подвале, Дафне и Тьери дают нам все, что нужно.

София наблюдала за потрясенной семьей, за мальчиками, которые были в какой-то мере опустошены и одиноки в своем горе.

София взглянула на Дафне – та, все поняв, подошла к мальчикам и заговорила с ними на французском.