Видит Ванька – темнит чего-то царёк, не договаривает. Попытался он тогда выведать у величества кой-чего, да только тот упёрся и на расспросы не повёлся. Рот, короче, на замок, а ключ – в огород. Вот же урод!

Ладно. Проходит времечко ещё какое-то. Прижился в городе Яван, перезнакомился с массой народа. Парень-то не гордый, открытый, бравый; вот он везде и шляется, о том да о сём с людьми калякает, балагурит, игры молодецкие и веселухи устраивает, да девкам молодым головы дурит. Баклуши, короче, бьёт… Все прям влюбились в него. А Приянка, та уж точно – по уши!

Да только Ваня при ней дышит ровно. Царь Далевлад напрямую ему жениться предлагал: бери, говорит, мою Прияну, я тебе не то что дочь – царство всё передам! А Яван поблагодарил, конечно, царя за оказанную ему честь, но – нет, отказывается. «Я, – смеётся, – не царского звания человек: я только коров могу пасти, а не людей».

А тут вскоре и пир дают, уж и не важно по какой причине. Пир и пир… У этих царей видать поздоровее развлечений и нету, прямо перебор с пирами да гулянками – тешат вишь себя пьянками… А наш богатырь кой-чего и позамыслил. Как веселье разгорелося не на шутку, так он к Далевладу подступил да его и подпоил. Рассказывает царяке-гуляке хохмы всякие да байки, а сам медку ему в бокал подливает. Яваха-то хмельного не пьёт – он и так веселиться могёт, а зато величество назюзюкался сверх всякой меры да и пошёл себе куролесить. Дюже вишь стало повелителю весело: понёс он всякую околесицу, кубков да бокалов с дюжину поразбил, пёрышки пораспустил, ту даму за зад ущипнул, эту – ну удержу гуляке нету!

А Яван возьми и сказани ему в этом азарте:

– А слабо тебе, великий царь, с Чёрняком по душам покалякть и на место его поставить, а то он совсем уже оборзел: нахрапом наезжает да грифов наглых к нам подсылает! Больно много себе позволяет…»

– Это кому – мне слабо?! – вскричал Далевлад раскураженно и с места тут же подхватывается. – Да я ему! У-у-у!.. А ну, Ванюха, пошли. Давай-ка меня держи. Ух, у меня не заржавеет! Я ему, упырю чёрному, покажу – всё как есть ему выложу!

И обняв за шею Явана, на ухо ему горячо зашептал:

– Есть у меня слово тайное для связи с энтим гадом – хоть с постели его, ирода, подыму! Хе! У-у!

А сам Ванька́ за шкуру куда-то тянет.

Скоро пришли они, обнявшись, в тот самый залец, в котором царь давеча дальновизор Ване показывал. Царь-то с виду чисто ярой: корона скособочена, бородища всклокочена, глазёнки полыхают, а ручонки туда-сюда махают… От Явана он ладошкой отгородился, пьяным взором вперёд воззрился и чего-то неразборчиво пробормотал. И только он шепелявить перестал, как вдруг – дум-м-м! – вибрация мощная в воздухе пошла, а потом откуда-то музыка на низких тонах заиграла, – зловещая зело такая.

И появилась у них перед глазами под аккомпанемент музыки этой грозной зала огромная – не иначе как палата тронная! Яваха с превеликим вниманием на открывшуюся панораму глядит, удивляется и ничего не упустить старается, а сам пьяного царя за шкварник поддерживает, ибо тот на ногах уже едва стоит и упасть норовит.

А зрелище впереди открылося – действительно глаз не отвести! Всё в той зале было какое-то завораживающее да страх навевающее: цвета и краски мрачные, на Ванин взгляд неудачные; кругом колонны огромные громоздятся, и изнутри они рубиновым светом струятся, а на потолках и стенах – барельефы выпуклые и переливы картин, с виду живых, а на тех картинах драконы крылатые да змеи зубатые мастерски изображены, и в придачу к ним неких людей намалёваны лики, испускавшие из очей багровые блики… А пол сплошь плитами самосветящимися оказался покрыт, точно из каменьев драгоценных был он выложен, – так весь он и сверкал да лучиками блескучими поигрывал… Обстановочка, в общем, была ещё та – мрачная и смачная красота! В глубине же палаты сей огромной впечатляющих размеров стоял трон, словно из углей потухающих сложенный. Пока Яван его созерцал, он светом пламенеющим весь мерцал. Пуст-пустёхонек. И ни единой души кругом не наблюдалось.