– Любовь, говорю, всего милее… Притяжение частностей ради целого… Или, скажешь, не? Ну чё, подтверждай что ли – али отрицай! Ты не офонарел ли часом?

– Пра-а-а-вильно, – протянул разочарованно его враг. – Ещё как правильно! Без любви ведь и жизнь не в радость, и власть не в сласть, и богатство – лишь пустая напасть… Ну да это только первая задачка была. Вторая будет похитрее: что, ответь мне… м-м-м… всего желаннее?

Подумал малёхи Ваня, лоб в раздумьи нахмурил, а затем лицом просветлел и вот чего прогундел:

– Всего желаннее на свете – поесть да попить сладко! Особливо с устатку. Э-ге? После потехи-то молодецкой?

Паучок учёный после ответа нашего героя даже вроде расстроился. И вздохнул с раздражением неприкрытым.

А потом и говорит:

– Дурак ты, Яван! Я-то думал, в кои-то веки мне разумный человечек попался – ан нет, не так. Опять у меня дурак… Не мудрено, что вы, люди, хоть на свету и живёте, а того не знаете, что желаннее всего во Вселенной…

– Благо! – закончил за нравоучителя-мучителя Ваня и, сощурившись, на него глянул.

Аж в сторону паучище отпрянул.

– Ишь ты! – удивлённее некуда он сказал. – Опять ведь угадал! Да ты, я гляжу, семи пядей во лбу-то – мудрец!.. Хм! Ну да ладно, разумник Говяда, слушай последнюю мою загаду: а что на свете… всего загадочнее?

– А здесь и думать нечего! – сразу ответил Яван. – Самое загадочное на свете – это твои загадки паучьи, которые ты мне в уши тут всучиваешь! Ну что, путаник чернорожий – гоже?

– Врёшь! Врёшь! – обрадовался хитрый убивец и до того возбуждённо на месте забился, что вся его колдовская паутина ходуном заходила. – Ох-хо-хо! Видать, правду говорят, что на каждого мудреца довольно простоты оказывается: загадочка-то моя не отгадывается…

– Воистину так! – восклицает тогда Яван. – Как же её разгадаешь, когда ответ на неё ведом лишь Ра. Всего загадочнее на свете – истина! Всякому познать её неймётся, да только никому она до конца не даётся. Одному лишь Богу то по силам!.. Ну что, мудрован – верно?

Затрясся паучище от ярости, зашипел.

– Пра-а-вильно, – медленно он проскрипел, – угадал ты, человечишко. С третьей моей загадкой справился. Видно и вправду ума у тебя палата – избежал ты моей расплаты.

– Ну так отпускай меня, коли я прав, – сказал ему Яван. – Чего тянешь—то?

Призамолк хищнище ненадолго, словно раздумывая о чём-то, а потом лапищами зашевелил и вот о чём заявил:

– Пошутил я, мошечка, пошутил! Люблю я шутки шутить, уважаю. А чё делать тут прикажешь? Ску-у-ушно. Развлечений никаких здесь нету, вот и веселюсь как умею. Хе!.. Никуда ты, касатик, отселя не денешься – навеки останешься здесь, хотя и не весь. Ты это… частично в меня перейдёшь, вернее перельёшься. Высосу я тебя, живьём высосу. Ну а кости твёрдые брошу. На кой они мне ляд?.. Такие-то делишечки, брат…

Огляделся вокруг Яван, а по поляне и впрямь костей человеческих немало было навалено. И такая тут грозная ярь в душе Ваниной вдруг обнаружилась, что зашлось сердце ретивое во груди его. Почуял он опять в себе силушки прежней прилив рьяный да и крикнул гаду в негодовании:

– Слышь ты, кровосос мохноногий – я таких шуточек не люблю! И запомни, мудролюб – звать меня Яван Говяда, и шутить со мною – не надо!!!

Поднапряг освирепевший Яванище свои мышцы – р-раз! – и порвал тенетину липкую словно тряпицу. А затем на ножки он вскочил, палицу убойную над буйной головой поднял и уж хотел было на тварь эту её обрушить, чтобы на месте порешить…

И тут вдруг музыка чудесная со всех сторон заиграла, колокольчики зазвенели заливисто, и снопище света Явану в глаза брызнул. И всё, что его только что окружало, во мгновение неуловимое пропало: и злой этот паучина, и прочная его паутина, и черепов мёртвые оскалы, и сумрачная поляна колдовская… Видит Ваня – сидит он на коне своём богатырском, а вокруг местность незнакомая открылася: поля да луга, рощицы да перелески…