Подошедший был, судя по виду, деляга тот еще: здоровенного роста, в бежевом плаще, в начищенных башмаках, в бежевой, под цвет плащу, фетровой шляпе. На эдакого всем скопом навалиться где нибудь в подворотне, раздеть да продать все это здесь же, на Сухаревке, – мешков на пять картошки небось потянет, эдак и зиму можно перезимовать, не помереть с голодухи.

Однако подумал об этом Федька так, безотносительно, в мечтаниях одних лишь. Ибо – ну и здоров же был этот Бежевый! Если к полдюжине таких горе богатырей, как он, Федька, еще полдюжины наподобие Миньки Прыща прибавить, ему, Бежевому, с ними управиться – все равно что дюжину тараканов раздавить.

Но на Федькину грубость Бежевый отозвался вполне даже миролюбиво:

– Если правда надуло, – сказал он, – то пойдем, я тебе мазь дам согревающую, может, подлечишься.

Ох, наслышан был об эдаких добреньких дядечках Федька. Из их брата, из беспризорников, одни, поддавшись на чужую доброту, уже Беломорканал роют, а над другими вообще вытворили такое, что и подумать тошно. Плохо тут, в Москве, верилось в бесплатную доброту. Настоящие добренькие – Федька так полагал – небось еще при царе Николашке Кровавом все перемерли. Не для добреньких времена нынешние.

Впрочем, Бежевый был похож лицом на доброго по настоящему, такие хоть и изредка, а тоже все таки иногда попадались. Старушка вот одна была – в прошлом году за так печеньем два раза его угощала.

Где она, интересно, сейчас? Должно быть, уже на кладбище. Добрые – они долго сейчас на свете не больно то живут.

Мазь для ушей Федьке нужна была, как мартовскому зайцу клизма. Это Минька придумал: раз он Федуло – значит, и «надуло».

Но Бежевому говорить этого он не стал, а лишь протянул – голосом на всякий случай уже не грубым, а слезно жалостливым:

– Вы мне, дядечка, лучше рупь дайте – я сам чего надо куплю… (Про себя же подумал: «А вот мы и проверим, какой ты добренький!»)

Гляди ж ты!..

– Держи, – сказал Бежевый, и рублевка тут же очутилась у Федьки в руке. – А мазь все таки – пошли, дам, – добавил он. – Да не бойся ты, я доктор. Читать то умеешь?

– Ну – так… – ответил Федька неопределенно. Вообще то он читать умел, даже выпуски про Шерлока Холмса читал втихаря, но скрывал это от остальных мазуриков, чтобы не засмеяли, не любят здесь больно то грамотных.

– Тогда читай. – Бежевый протянул ему какую то небольшую бумаженцию.

На ней было написано: «Доктор Непомнящий Викентий Иванович. Ул. Мясницкая, дом 8, вход со двора. Прием с 2 часов дня до 6 часов вечера».

– Так что не бойся, парень, пошли, – кивнул Бежевый. – Заодно и борщом горячим накормлю.

Если по правде, то уже месяца два у Федьки в брюхе горячего не было, ежели тепло и потреблял, так только через спину, от этого котла с кипящим варом. Да и бумажка, что доктор, все таки как то успокаивала…

Эх, все одно пропадать! А с борщом в брюхе – глядишь, выйдет еще и побарахтаться на этом свете малость… Так думал Федуло, уже шагая за Бежевым, держась, понятно, чуть на расстоянии, потому что был с понятием: не дело для доктора рядом с таким мазуриком по городу идти.

* * *

Хоромы на Мясницкой у доктора были прямо таки буржуйские. Имелась даже ванная с беломраморным корытом. Федуло слыхал про такие: вон тот красный крантик повернешь – и на тебе сразу же горячая вода, потому что титан уже растоплен и впрок, не жалея угля, ту воду греет.

В ванную Бежевый завел его не случайно.

– Тебя, – усмехнулся он, – эдакого то чумазого, и на кухню пускать нельзя. – Ты давай ка, братец, сперва… – Пустил горячую воду, мочало и мыло хорошее, цветочное принес да шмотки какие то – не новые, но вполне чистые. – Как отмоешься, – сказал, – переоденься. А старое положишь сюда, в мешок, – еще сгодится.