– Каким детям? – удивился папа.

Меня словно укололи иглой в мозг, я замешкался.

– Ну, вообще, детям. Отдайте детям, а то испортятся.

– Ничего, не испортятся. Лучше медсестру угости или врачей.

Мы помолчали, я пытался что-то думать, но мысли не слушались и прыгали с темы на тему, пока не подбросили дежурное:

– Как вообще дела? Что в мире-то делается? А то вот так очнешься, а тут такое!

– Да, стабильности нет. Цукерберг переименовал Facebook в Meta.

– Э… Чего?

– У нас тут свет вчера почти на сутки отключили в поселке, – начала мама, – А мы как раз днем в театр уехали, ну и до вечера…

«Когда это они стали по театрам вдвоем ездить? Как она папу вообще туда затащила?» – думал я, продолжая слушать эту, казалось бы, банальную историю.

– …возвращаемся, а света и нету. Ворота не открываются, привод-то электрический. Но это полбеды. У нас же отопление хоть и газовое, но управление электронное, котел остановился и дом стал вымораживаться, представляешь? Хорошо, вовремя успели, чуть вся моя оранжерея не померзла.

«Какая оранжерея? Какие ворота? Какой газовый котел?»

– Это хорошо, я прошлым летом генератор дизельный взял, чтобы на охоту ездить, – вмешался папа. – Нашли Сашку-монтера, он нам от него котел запитал, а то бы померзли и цветы, и аквариумы с рыбками.

«Ничего не понимаю… Сроду никаких рыбок в доме не было…»

– Понятно, бывает. Что еще?

– Позавчера Игорь Кирилов умер… – погрустнел папа.

– Это кто?

– Не позавчера, а 30-го, это поза-позавчера, – поправила мама. – Это диктор самый известный, программу «Время» вел.

– А, да, вспомнил. Жалко.

– Израиль опять лезет зачем-то в Сирию. Опять они там какой-то удар нанесли по Дамаску, – продолжал папа.

– Ой, да чего тебе Израиль… – отмахнулся я.

– Чего-чего. Сначала вот за тебя тут неделю переживали, теперь я за Танюшку буду волноваться, – пожаловалась мама.

– За какую Танюшку? – искренне удивился я, ведь отродясь у нас никаких родственников или даже близких знакомых в Израиле не было.

– За сестру твою, Танюшку, – немного раздраженно ответила мама.

– И давно она в Израиле? – продолжил я валить себя с нескрываемым удивлением.

Родители переглянулись, я попытался исправить положение.

– А чего вы удивляетесь? Человек голову себе проломил, неделю в коме. Имею я право чего-нибудь забыть?

Мы странно помолчали, переглядываясь. Папа почему-то опять лукаво заулыбался.

– Так не бывает. Тут помню, тут не помню…

– Ну, как видишь, бывает, – со смешком ответил я, – Так чего там Танюшка?

– Так как только границы открыли, сразу поехала своей клиникой заниматься. Надь, когда это было-то?

– В конце августа, вроде бы.

– Клиникой!? – мечтательно-вопросительно протянул я.

– М-да… знатно тебя приложило. Онкоклиника у нее своя в Израиле, лет 5 уже. Вот и живет на две страны.

– Не, это-то я помню, – соврал я не очень убедительно.

Весь разговор подсознание во весь голос кричало, что все не так, но я старательно глушил этот прорывающийся крик и старался держать себя в руках. Не только в очевидных вещах, но даже в поведении родителей были разительные изменения. Это были как будто другие люди и по манере одеваться, и по манере держаться, даже способ построения фраз поменялся. Именно этого я так боялся в своем вымышленном мире – поменять все одним своим присутствием. Но ведь я же перестраховался, я же написал письмо, которое должно было сгладить негативные эффекты, а то и вовсе отменить.

– А почему только я? Ты вот сам про конверт помнишь? – наудачу выпалил я и почувствовал, как непроизвольно вжался в кровать. С моей стороны это была игра ва-банк.

– Какой конверт? – удивился такому повороту папа.