Меня интересовали последние месяцы ее жизни, поэтому я отфильтровал нужные данные. Чем больше я смотрел, тем больнее мне становилось. Оказалось, Таша за последние месяцы охладела ко мне и не воспринимала как возлюбленного. Все чаще в разговорах с родными у нее проскальзывала ирония в мой адрес, а на вопросы о том, какое нас ждет будущее, чаще всего отвечала, что будущего нет. К тому же наблюдение показывало ее открытое противостояние нашей с Келлером политике, так что становились понятны причины ее такого отношения ко мне. И хотя я мог на многое из этого закрыть глаза, лишь одно обстоятельство сильно задевало меня – я узнал, что она больше меня не любит. Это причиняло мне самую сильную боль и делало дальнейшие попытки примирения бессмысленными.

«Ничего не переделать, – думал я, машинально смотря видео наблюдений, – если сейчас попытаться что‑то исправить, выйдет только хуже. Нужно выждать время, может быть, она передумает».

«Я предлагаю тебе отвлечься и заняться работой, – заметил Келлер, глядя на мои душевные терзания, – все отчеты готовы, ждем только тебя».

«Пожалуй, ты прав».

На душе было неприятно, но работать действительно нужно.

До научного центра я добрался на том же курьерском корабле, что и на встречу с Ташей. Мне не хотелось долгое время оставаться в одиночестве, ведь как только я переставал заниматься делами, в голову тут же лезли мысли о ней. Мой корабль был на месте, поэтому, быстро приведя себя в порядок, я залез в скафандр диктатора и направился к научной базе. Меня встречала большая делегация. Практически все начальники разработок вышли приветствовать меня.

– Добрый день, – поздоровался я, – конференц‑зал готов?

– Да, конечно, диктатор, – быстро ответил один астанин.

– Тогда приступим.

Выступление начали энтомологи. В связи со сходством клаксонов и насекомых «честь» первого вскрытия захваченных трупов досталась им. Оказалось, что их строение очень напоминает строение муравьев. Конечно, достаточно примерное, но все же ученые нашли много похожего. Далее выступали социологи, которые на основе жизнедеятельности муравейника выдвинули несколько теорий взаимоотношений между клаксонами, что, кстати, частично подтверждалось различием в строении у захваченных нами трупов. Десантники обладали более развитыми телами, с сильными мускулами и крепким панцирем, а вот те тела, что мы подобрали с погибших звездолетов, отличались от них и даже между собой. Исходя из этого, была выдвинута теория о нескольких кастах в социальном строе клаксонов. Временно ученые разделили насекомых на четыре вида: солдат, ученых, чернорабочих и техников.

С исследованиями по технике клаксонов дела обстояли хуже. Нам достались обломки или оплавленные остатки кораблей и приборов, а из этого трудно было составить целостное представление. Но все же кое‑что наши умники накопали. Структуру и состав броневых листов насекомых они смогли определить полностью и подтвердили, что она уступает нашей. Были еще разные мелочи, но все сводилось к одному – им нужны были работающие образцы.

Когда конференция закончилась, я вернулся на корабль. Одна удачная мысль срочно требовала реализации.

– Келлер, а почему бы нам не воспользоваться опытом Охотников? – спросил я у ИИ.

– Хочешь использовать наши корабли как свободных Охотников? – удивился он.

– Не совсем так, – улыбнулся я, – можем дать отпуск тем, кто захочет попытаться привезти нам целый корабль клаксонов.

– А в качестве награды? – поинтересовался он.

– Собственное имя и звание командора! Я просматривал записи Таши, когда она была у нас, и мне понравилась идея о собственных именах. Конечно, всем давать их не будем, только как высшую награду нашей расы. Как тебе такой вариант? – спросил я Келлера.